Испанские братья. Часть 3 - страница 43
— Тогда, амиго мио, и не смотри вперёд. Оставь будущее в покое и радуйся настоящему, как я.
— Разумеется, дитя может снять с души многие заботы, — сказал Хуан, любовно глядя на младенца, — но мужчина обязан заботиться о будущем, а христианин должен спрашивать, чего от него требует Господь. И герцог тоже ожидает от меня ответа.
— Сеньор дон Хуан, я должна поговорить с Вашим благородием, — послышался от двери голос Долорес.
— Заходи, Долорес!
— Нет, сеньор, Вы должны выйти ко мне, — эта повелительная лаконичность обычно не была ей свойственна.
Дон Хуан тотчас вышел к ней, и она сделала ему знак, чтобы он закрыл за собой дверь. Только после этого она заговорила:
— Сеньор дон Хуан, два брата из ордена иезуитов прибыли из Севильи и сейчас находятся в деревне.
— Ну и что? Ты же не думаешь, что они имеют против нас подозрения?
— Нет, но они привезли новости.
— Ты дрожишь, Долорес. Ты больна, скажи, в чём дело?
— Они принесли весть о великом акте очищения веры, который состоится в Севилье. Когда они уезжали, день ещё не был назначен, но он состоится в конце этого месяца.
Какие-то мгновения они молча смотрели друг на друга. Потом Долорес вздрагивающим голосом прошептала:
— Вы поедете, сеньор?
Хуан покачал головой.
— О чём ты думаешь, Долорес, это твоя несбывшаяся мечта. Уже давно, в этом не может быть сомнения, он покоится во Христе.
— Но если бы мы знали это точно, то тоже могли бы найти успокоение, — глаза Долорес медленно наполнились слезами.
— Это правильно, — задумчиво проговорил Хуан, — они в состоянии отомстить и праху.
— За уверенность, что ничего другого на земле уже нет, я, тёмная женщина, с радостью пробежала бы босая до Севильи и обратно.
Хуан больше не сомневался.
— Я поеду, — сказал он, — Долорес, позови ко мне фра Себастьяна. Прикажи Жоржу готовиться и приготовить лошадей, на рассвете мы выезжаем. Я между тем объясню донне Беатрис причины моего безотлагательного отъезда.
Никогда позже Хуан не говорил об этом путешествии. Никакое событие на пути не оставило в его памяти и малейшего следа. Они приближались к Севилье. Был поздний вечер, и дон Хуан сказал своему слуге, что на ночлег они остановятся в деревне в нескольких милях от города. Вдруг Жорж воскликнул:
— Смотрите, сеньор, город в огне!
Дон Хуан посмотрел — в багровых отсветах пламени бледнели яркие звёзды южного неба. Вздрогнув, он склонил голову и закрыл глаза перед чудовищным зрелищем.
— Огонь этот горит за пределами города, — сказал он, — молись за те души, которые сейчас терпят адские муки.
О благородные души героев! Может быть, среди них Хулио Эрнандес или фра Константин. Это были единственные имена, которые пришли на ум дону Хуану, и их он повторял в страстной мольбе.
— Вот уже Посада, сеньор, — сказал слуга.
— Нет, Жорж, мы скачем дальше. Этой ночью в Севилье никто не спит.
— Но позвольте, сеньор, — возразил слуга, — кони утомлены, мы проделали сегодня большой путь.
— Пусть отдохнут позже, — коротко отрезал Хуан. Ему сейчас необходимо было движение, отсветы этого пламени нигде не дали бы ему покоя.
Два часа спустя он за уздцы подвёл свою измученную лошадь к воротам дома своей кузины донны Инесс. Он не делал для себя проблемы из того, что среди ночи требует входа в дом, он знал, что наверняка в этом доме не думают о сне. Его зов скоро услышали, и провели в комнату, примыкавшую к патио. Минуту спустя появилась Хуанита со свечой в руке, которую она быстро поставила на стол.
— Моя госпожа тотчас примет Ваше благородие, — сказала девушка, она выглядела перепуганной и оробевшей. Обычно она была смелее, но в своём волнении Хуан этого не заметил, — но она очень больна, господину моему пришлось привести её с жертвенного празднества домой, когда оно не закончилось и наполовину.
Хуан выразил своё сочувствие и просил, чтобы она не беспокоилась. Может быть, к нему на минуту выйдет дон Гарсиа, если он ещё не ушёл отдыхать.
— Моя госпожа считает, что должна сама с Вами поговорить, — сказала Хуанита, выходя из комнаты.
Наконец появилась донна Инесс. В южных широтах молодость и красота вянут быстро, но Хуан был поражён при виде этого постаревшего измученного бледного лица. Никакая внешняя элегантность не умаляла этого впечатления. Донна Инесс была одета в свободное утреннее платье тёмной расцветки, и из её чёрных волос, казалось, неумелая рука просто вырвала все обычные украшения и драгоценности. Глаза её потускнели от многих слёз, и сейчас она не плакала только потому, что слёз у неё больше не было. Она протянула навстречу Хуану обе руки: