Испанские братья. Часть 3 - страница 48

С этими словами фра Рикардо покинул приёмную.

Несомненно, человек, дерзнувший подобно дону Хуану высказаться перед аббатом фра Рикардо, никогда больше не увидел бы ни солнца, ни свободы, и жизнь его после этого продлилась бы не слишком долго.

Вскоре вошёл брат-послушник, открывавший Хуану ворота. Он поставил перед ним бокал с вином и сказал:

— Ваше благородие, господин аббат велел сказать Вам, что поскольку Ваше благородие очень утомлены, Вам следовало бы перед дальней дорогой немного освежиться.

Хуан, ничего не сказав, отодвинул вино. О чём думал господин аббат, предлагая ему под этой крышей хлеб и вино?

Бедняга-послушник стоял перед Хуаном с видом человека, который имеет что-то сказать, но не решается, и не знает, с чего начать.

— Вы можете передать своему господину, что я уже уезжаю, — сказал, поднимаясь, Хуан. Он был на пределе своих физических и нравственных сил.

— Простите меня, Ваше благородие, не может ли того быть, чтобы Вы имели несчастье быть родственником одному из казнённых еретиков, который…

— Дон Карлос Альварес был моим братом.

Брат-послушник подошёл совсем близко к Хуану и, понизив голос до таинственного шёпота сказал:

— Ваше благородие, сеньор, он долго был здесь в заточении. Считалось, что господин настоятель благоволит ему и хочет, чтобы с ним обращались лучше, чем с преступниками в Санта-Газе. Его сосед по камере умер за день до казни. Камера осталась пуста, и мне было поручено сделать в ней уборку. При этом я нашёл вот что. Я думаю, это принадлежало ему.

Он вынул из кармана своей рясы небольшую книжку. Хуан выхватил её из рук послушника, бросил ему свой кошелёк, пристегнул к поясу меч, и при звоне утренних колоколов вышел из приёмной монастыря доминиканцев.

И если вынести теперь способен я

Мысль, по какой дороге ты ушёл,

И горькое отчаяние оставило меня,

То это потому, что жертва, принесённая тобой,

В моей душе святою названа.

И потому ещё — ты это мне внушил –

Всё то, что возлагает Бог на нас

То к лучшему, да, к лучшему для нас.

(Геманс)

Над доном Хуаном простиралось синее безоблачное небо. Утренний ветерок овевал его лицо, роса блестела на траве. Река, его горячо любимый Гвадалквивир, блестела в лучах утреннего солнца. Дорога вела его к развалинам древней Италики. Среди кустарников и травы, напуганные звуками его шагов, разбегались во все стороны блестящие ящерицы. Он же ничего вокруг себя не видел и не чувствовал, кроме невыносимой боли сердца. Во время разговора с фра Рикардо он, пожалуй, и был тем, кем его назвал аббат — помешанным, лишившимся рассудка от ненависти и бессильной ярости. Сейчас волнение улеглось, и осталась только мучительная душевная боль.

Человеку невыносимо больно бывает видеть страдания своих близких. Но намного больнее — знать, что они страдают в одиночестве…

Эту горькую чашу Хуан сейчас пил до дна. Он всю жизнь считал, что его младший брат, единственный родной и близкий человек, нуждается в его защите, считал себя сильным, а его — изнеженным и робким. И что же оказалось? Кто из них самый сильный и бесстрашный? Не доблестный воин Хуан, о нет… Если бы брат умер от болезни или в результате несчастного случая, он вынес бы это более спокойно, но так… Он ничем не смог ему помочь, ничем, а люди, жестокие и злобные, как бесы из преисподней, глумились над ним и причиняли невообразимую боль. Не жалея себя, он пытался в своём воображении представить все мерзкие и отвратительные подробности. И как рефрен в жутком и печальном песнопении опять и опять приходила беспощадная безжалостная мысль-обвинение: «Он всё это вынес за меня, он ценою камеры пыток защитил меня». Ему казалось, что он слышит крик боли своего брата, да, оттуда, из ада, устроенного на земле людьми, из мрачного и страшного подземелья. И он знал, что это теперь всегда будет преследовать его, от этого ему уже не освободиться…

Утешение было совсем близко, ребёнок смог бы ему это доказать — всё уже позади, всё миновало. Да, миновало… Но кто в первые часы испепеляющей жажды склонится к этому источнику, чтобы из него напиться? Всё позади для Карлоса, но не для Хуана, ему тоже пришлось пройти свою чёрную полосу отчаяния и безысходности.