Испанские и португальские поэты - жертвы инквизиции - страница 20

стр.

Чтобы триумф восторгом всех потряс,
Даруют отпущенье прегрешений
Собравшимся на торжество сожжений.
Театр богатый должен здесь открыться:
Здесь погребение погибших слав,
Великих дел позорная гробница,
Языческой жестокости устав.
Войска выводит Марс, их вереница
Идет, всю площадь блеском лат убрав,
Дабы придать ей роскоши дешевой
В слепых очах сей черни бестолковой.
Сквозь путаницу переходов длинных
В театр великой смерти он вступил,
Где безнадежно вся толпа невинных
Стояла, будто выходцы могил.
Там восседал синклит монахов чинных,
Среди своих вооруженных сил,
А там, на троне, вся гордыня Рима,
Тупою чернию боготворима.
Медь высшей пробы, твердости мерило,
На медленном огне испытан он,
Как медный бык жестокого Перила[119].
Страшнейшей казнью будет он казнен.
Дивясь, луна свой взор в него вперила,
Затмился перед чудом небосклон,
Исчез и свет под черным покрывалом.
Мир погребен во мраке небывалом.
Но чье перо, чей голос лебединый,
Рисунок, стих и цвет, и звук, и строй,—
Хотя бы Апеллесовы[120]картины
Или Орфея[121]плектрон[122]золотой,—
Не осквернят алмазной сей вершины[123]
Бессмертию ненужной похвалой?
апрасен будет труд земных стремлений,
Когда их не внушит небесный гений.

Антонио Энрикес Гомес (Antonio Enriquez Gomez) 1600—1662

«А! Сеньор Энрикес! Я видел, как вас сожгли в изображении, в Севилье».

Разговор происходил в Амстердаме.

Энрикес расхохотался. Ему удалось бежать от инквизиции, из Севильи во Францию: в 1636 году он отрекся от католичества, в 1660 году был заочно приговорен к сожжению.

Капитан испанского флота, королевский советник, сын маррана, Антонио Энрикес Гомес или Энрикес Пac вынужден был прожить часть жизни в изгнании, главным образом во Франции, где и вышло большинство его сочинений.

«Ты наверно удивишься, что сия книга отпечатана в чужой стране, — упоминает он в своих “Моральных академиях муз”. — Объяснит это тебе элегия, сочиненная мною о моем скитании, если не добровольном, то вынужденном, и если не вынужденном, то вызванном теми, кто, отравляя государство, продает вместо противоядия — яд. Не хочу оправдываться, затемняя уверенность моего разума, — хочу быть уверенным, что живу в оправдании моей истины; если кровь Сенеки обессмертила добродетель его, уверяю тебя, что и моя, не взывая о мщении, обессмертит меня, наперекор всем Неронам».

Перегруженные отвлеченными терминами, стихи Энрикеса, образцы философической поэзии, свидетельствуют об эрудиции автора. Как философ эпохи Возрождения он восходит к грекам. Как поэт он находится под прямым влиянием своих современников — Кальдерона де ла Барка и Гонгоры. Отзвуки Кальдерона слышатся и в переведенном нами отрывке из «Странника», напоминающем монолог Сехизмундо из драмы «Жизнь есть сон». Отзвуки Гонгоры — в сонетах и эпических поэмах. Основное чувство Энрикеса — спокойное разочарование, строгая горечь. Он не чужд и сатиры.

«Если в тебе вызовет смех нелепость сего дурно управляемого века, — говорит он, — плачь в моей элегии с Гераклитом; а если опечалит тебя нищета, беспомощная в своей добродетели, и богатство, без оной царящее на троне, — смейся в моей элегии с Демокритом!»

Исходя опять-таки из греческой философии в своем «Пифагоровом веке», Энрикес создает превращения одной души в разные тела, показывая целую галерею типов: честолюбца, клеветника, лицемера, гордеца, жулика, дворянина. Кроме того, ему принадлежат двадцать две комедии[124].

Хотя Франция приняла его с почетом, он не переставал тосковать по Испании и по свободе. По-видимому, он умер в Амстердаме, не увидев родины.


Странник (отрывок)
Я получил в наследство лишь одно —
Лишение, и вот чем быть мне суждено:
Моя душа — раскол,
А тело — произвол,
Взор — слепота алчбы,
Слух — бешенство трубы,
Вкус — налетающий циклон,
Язык — надменный Вавилон,
Речь — бреда несуразней,
А память — злейшая из казней,
И воля — зыбкий поплавок,
И вместо мыслей — путаный клубок,
Людские суетные упражненья,
Поистине, лишь ложные сужденья.

Даниэль Леви де Баррьос (Daniel Levi de Barrios) 1625—1701

I

Сын маррана, он родился в Монтилье, близ Кордовы, родины Луиса де Гонгора. Его звали Мигель де Баррьос.