Испанские репортажи, 1931-1939 - страница 43
Сторожевая будка — это штаб Дуррути. Он говорит по полевому телефону о подкреплениях. На стене плакат: «Пейте для аппетита вино негус». Дуррути пьет только воду. У него огромные руки; никогда, кажется, я не видал таких богатырских рук. А улыбается он, как ребенок.
Он показывает мне окопы; это первые окопы, вырытые анархистами. В других колоннах анархисты не хотят рыть окопы, кричат: «Только трусы прячутся в землю!»
Кричат, а когда фашисты пускают вперед танки, убегают…
Привезли орудия. Дуррути смеется:
— Через час начнем обстрел Кинто. А ты знаешь почему?
— Тебе знать, ты командир.
— Здесь дело не в стратегии. Сегодня утром я был в Пине. Маленький мальчик спрашивает меня: «Дуррути, почему фашисты в нас стреляют, а мы молчим?» Раз ребенок так говорит, значит, весь народ это думает. Вот я решил взять да обстрелять Кинто.
Он улыбается: ребенок.
Он начал строить армию. Вчера он отправил четырех дезертиров без штанов в Барселону. Он расстреливает бандитов и трусов. Когда на заседании военного совета кто-нибудь заводит разговор о «принципах», Дуррути в ярости стучит по столу револьвером:
— Здесь не спорят. Здесь воюют.
В Пине выходит газета «Фронт» — орган колонны Дуррути. Ее набирают и печатают под огнем. Дуррути диктует:
«Фашисты получили иностранные самолеты. Они хотят уничтожить испанский народ. Мы сражаемся за Испанию».
Рабочие завода Форда в Барселоне, сторонники «CNT»69 и сторонники «UGT»70, прислали бойцам колонны Дуррути грузовики. Я видел, как анархисты, эта древняя вольница Барселоны, обнимали комсомольцев. Они многому научились. Еще на стенах висят плакаты: «Организация антидисциплины», а газета Дуррути пишет: «Да здравствует дисциплина!»
Дуррути подошел к телефону. Ему сообщили о бомбардировке Сьетамо: две немецкие эскадрильи. Волнуясь, он говорит:
— Мы должны создать настоящую армию, не то мы погибнем.
В его штабе десяток иностранных анархистов. Они слетелись, как бабочки на огонь, в эту лачугу, где одна пишущая машинка среди мешков с песком. Один прервал Дуррути:
— Однако мы сохраним принцип партизанщины…
Дуррути рассвирепел:
— Вздор! Если нужно, мы объявим мобилизацию/ Мы введем железную дисциплину. Мы от всего откажемся, только не от победы.
По шоссе медленно, без фар, ползут грузовики.
октябрь 1936
Вокруг Уэски
С пригорка виден город: собор, сады, дома. Уэска рядом. Оператор Макасеев, прищурив глаз, бормочет:
— Вон отсюда…
Он похож на фотографа, который снимает привередливую красавицу.
Окна, мешки с песком — это пулеметные гнезда. Проволочная паутина. В городе идет привычная жизнь: играют ребята, женщины стирают белье, нарядные фалангисты покрикивают на новобранцев. Иногда раздается выстрел, он кажется неуместным.
За холмиком лежат дружинники, человек двадцать или тридцать.
— Где остальные?
Полдень, жарко. Рядом — крохотная речка, как плотвой она набита телами: дружинники купаются. На берегу винтовки, рубашки. Два часовых сторожат добро. Отсюда до фашистов пятьдесят метров.
Показались вражеские самолеты. Дружинники повылезли из воды и схватились за винтовки.
Командный пункт. Это крестьянский дом. На чердаке, среди сена, дружинники с биноклями. Внизу женщина, нежно причмокивая, зовет кур. Возле сит на стене следы пуль. Я спрашиваю:
— Почему вы не уехали отсюда?
Она удивленно на меня смотрит:
— А зачем нам уезжать? Вот если они придут, тогда уедем. Они здесь были. Они увели Хесуса. Увели мулов. А теперь здесь наши…
Улыбаясь, она снова идет к курам. Затрещал пулемет.
Деревушка Монфлорид. Старик поит мулов. Женщина раздувает угли жаровни. Девочка лет восьми укачивает младенца. Гудение: оно заполняет сразу все. Мир стал громким и непонятным. Семь «юнкерсов» повисли над деревней. Испуганно кричат мулы. Зазвенело стекло. Девочка по-прежнему качает ребенка: она ничего не поняла. Загорелись нивы, на дома идет жар. Самолеты повернули к Уэске.
В крестьянском доме заседает совет. Щербатый стол. Карта. Крестьяне принесли копченую свинину, они потчуют своих защитников:
— Вот фиамбрес…
«Фиамбрес» по-испански — холодное мясо. Дружинники теперь словом «фиамбрес» обозначают убитых.