Исполнение желаний - страница 4
Он полз по валунам, обросшим черными водорослями, и читал большую книгу, написанную иероглифами. Его ужасно радовало, что он понимает смысл этих хитрых значков, но он хотел пить, а пить было нечего, и очень болело сердце.
Звонок будильника вырвал его из кошмара, он, не чувствуя тела, перекатился на спину, слез с необыкновенно высокой кровати, придерживаясь за стол, подобрал с пола одежду, нацепил ее кое-как, посмотрел на воду в графине, остро ощутил страшную сухость в горле и теплый комок тошноты пополз по пищеводу.
Он скорей вышел на улицу, задышал морозом этот приторный комок и бесконечно долго шел до столовой.
Буфетчица еще не пришла, он сел за угловой столик, тупо уставился в клубящуюся вечность.
Буфетчица возникла за стойкой: пухлая, розовая с мороза и злая. Он еще шел к ней по длинной половице, подвешенной над пропастью, а она уже налила стакан яблочного и томатный сок.
Первый стакан прошел через пересохшую гортань, как воздух, без ощущений, даже тягость влаги не почувствовал рот. Второй стакан он унес за столик, долго смотрел на него, борясь с рвотными позывами, потом заглотал, давясь, начал совать в рот кусочек пирожка с горчицей, чтоб ее сладкой горечью остановить тошноту.
Во рту появилась слюна. Он закурил, сказал буфетчице, медленно выговаривая слова:
— Я позже занесу деньги.
До работы он шел медленно, всеми порами иссохшегося тела всасывая жалкий алкоголь девятиградусного яблочного сухого. Поднялся по скрипучей лестнице, поманипулировал отверткой с ключом, плюхнулся за стол, уставился в окно.
Трубы всех домов отчаянно дымили. Там варили горячие домашние щи, пили чай, заваренный с брусничным листом, собирали детей в школу. К входу в общежитие подъехала водовозка, шофер тянул шланг через окно умывальника. У райкома стояла кучка людей, явно приезжих. Снег не искрился, припорошенный сажей из труб.
Преодолевая головокружение фотограф встал, потрогал кассету. На плоской ее поверхности лежала бумажка с надписью: «заряжено».
«Слава Богу», — подумал он, опираясь на стол.
Вино не действовало, он слишком много выпил вчера вечером. Обычно он терял память к концу рабочего дня, а тут не помнил, даже, как наступил обед. Это слабо угнетало его, он привык к провалам кусков жизни. Чуток волновало только, что директор вновь будет читать мораль и угрожать увольнением.
Директор появился на пороге:
— Как самочувствие?
— Зуб, вот, болит, — чуть поклонился Ревокур. — Совсем замучил, всю ночь не спал.
— Сходите к врачу, я понимаю, что ж.
От директора пахло пельменями и новогодней елкой. Мучительно захотелось пельменей.
Сразу после директора появился первый клиент. Старушка желала сфотографировать внучку. Девочка была в белой блузке, на которой ярко выделялся пионерский галстук. Фотограф усадил ее в пол-оборота к фотоаппарату, манипулируя осветителями, убрал контрастные тени, навел резкость, сказал сухо:
— Внимание, снимаю!
Зафиксировал снятием колпачка выдержку, перевернул кассету и повторил снимок.
— Зайдите через двадцать минут, проверю негатив, может переснимать придется.
Бабуся хлопотливо закивала головой, он выключил осветители, ссадил с высокого стула девочку, ошеломленную жарким светом, его рука коснулась маленькой детской титьки, в животе хлынуло по-скотски сладострастное желание, он вспомнил, что уже больше месяца не имел дело с женщинами, но тошнота стерла эротический позыв, и он выписал квитанцию, получил 2–80 за шесть снимков форматом 13х18 и поспешил в столовую.
На улице его перехватил начальник паспортного стола райотдела милиции, тоненький лейтенант со щегольскими усиками.
— Постой. Здорово. Работа есть.
— Какая, к черту, работа?! Голова раскалывается.
— Да я принес…
— О! Что ж молчишь?
Возбужденно переговариваясь, они задергали дверь в лабораторию, ритм рывков совпал, наконец, с поворотом ключа, они ввалились в красную темноту, мигом разлили, выпили, громко глотая.
— Кагор, — шумно вздохнул Ревокур, — хорошо.
— Ничего больше не было, — ответил паспортист, — хотел водки взять.
— В столовой — яблочное.
— Ну его, кислятина.
Они закурили и выпили по второму стакану.