Испорченная реальность - страница 15

Я сглотнул. Проглотил страх, гордыню и все, что могло помешать. Теперь только вперед, до конца — вот мой девиз. План. Намерение.　

В поезде я ни на секунду не усомнился в выбранном направлении. Мы прибыли на «Таун-Холл», я вышел, зашагал к лестнице и увидел призраков.　

Они приближались отовсюду — спереди, сзади, спускались по лестнице, скользили между дверьми, которые я даже не заметил. Заполонили платформу. Троица превратилась в море серой ткани и лиц. Даже у меня за спиной они поднимались с путей, окружали, сновали туда-сюда без остановки. Между ними тек шепот, скрипели вынимаемые из ножен лезвия, шаги шелестели лапками тысяч пауков.　

Их могло быть десять или сто, я не мог сказать точно. Они шумели как око шторма и приближались ко мне как стервятники.　

Я отказывался верить, что стал падалью.　

— Прочь, — сказал я, шагнув к лестнице, оглядываясь в поисках других пассажиров, которые сошли вместе со мной. Неужели было слишком поздно? Мне казалось, города не спят.　

— Я в вас не верю, — сказал я теням, поднимаясь на первую ступеньку.　

Призрак схватил меня за запястье, когда я коснулся поручня. Пальцы были как кости, обтянутые кожей, тонкие, как я и думал, сухие, бледные, словно мел, и невероятно сильные. Я попытался скинуть руку, Но он... вернее, она вцепилась в меня. Весь ее цвет сосредоточился в радужках — на сей раз карих, почти таких же светлых, как мои. Пепельные волосы спускались до середины спины. Хотя она перестала удерживать меня, ее одежды развевались в такт движению остальных.

Как и прежний преследователь, она прошептала:　

— Ты не можешь вернуться домой.　

— Конечно, черт побери, не могу, — сказал я. Чувство противоречия придало мне сил, я высвободился из ее хватки.　

Непонятно как, но она заговорила еще тише:　

— У тебя нет дома. Ты испорчен.　

Опять про порчу. Мое время вышло, намекали они. Я разлагаюсь и гибну. Вновь во власти гнева, я сказал:　

— Нет.　

Они остановились.　

Все. В один миг. Лохмотья по инерции взлетели вокруг тел и внезапно опали. Наверное, нечто подобное испытал Моисей, когда Красное море расступилось — почувствовал, что чего-то достиг, развел волны зла и спасся. Не утонул.　

Конечно, это было преувеличением. Я не спасся. Не сбежал. Только обратил к себе все эти мертвые, серые лица, и ничего хорошего мне не светило.

По меньшей мере одиннадцать ножей блеснули разом, ловя, отражая, преломляя оставшийся свет, ослепляя меня и призраков и любого, кто окажется достаточно близко. Но, конечно, рядом никого не было. А еще три или четыре пистолета, хотя я видел только дула, нацеленные на меня.　

— Очищение, — прошептал один из призраков.　

Другой повторил:　

— Очищение.　

За ним третий, четвертый — женщина, которая схватила меня, — но еще один тихий голос произнес:　

— Шанс.　

Остальные подхватили.　

— Шанс. — И снова: — Шанс.

Ножи опустились. Пистолеты исчезли. Но напряжение так быстро рассеяться не могло.　

— Шанс, — прошептала женщина. Ее голос звучал почти соблазнительно, и я понял, что слишком долго был вне. Вне чего именно, я не знал. Вне дома, вне себя, какая разница? Она попыталась улыбнуться, хотя ее лицо для этого не годилось.　

Только тогда я понял, что они исчезли. Выскользнули из дверей, опустились на пути, плыли к табличке «Берегись поезда». Теперь на лестнице к третьей платформе стояли только женщина-призрак, еще один отверженец и я.　

— Шанс, — прошептал он, опуская нож.　

— Тебе от нас не укрыться, — сказала женщина.　

— Отлично, — ответил я. — Не стану и пытаться.　

Другой призрак исчез. Остались только мы с ней, хотя легче мне не стало. Нас разделяли лишь перила, и они бы не остановили ее ножа. Она стояла так близко, что могла пырнуть или поцеловать меня, но ни то ни другое меня не прельщало. Я попятился. Она сказала:　

— Ты не можешь вернуться.　

Я прошипел — как и она:　

— Но я должен.　

Женщина покачала головой. Что промелькнуло в ее лице? Печаль? Злорадство? Выражение пропало слишком быстро, чтобы я мог его распознать. Она тоже исчезла — через ближайшую дверь. Я услышал щелчок замка и почувствовал, как она и говорила, чужие взгляды на коже. Не просто любопытные, внимательные, лезшие внутрь, выявлявшие каждую слабость, каждый страх.