Исповедь о женской тюрьме - страница 17

Какое-то время мы шли по тюрьме, но вскоре вышли на улицу. Ничто не указывало на это, кроме свежего морозного воздуха, глотнув которого я поняла, как моим легким его не хватало все это время. Я дышала и дышала, хотелось втянуть его весь, хоть он был сырым и промозглым. У меня даже слегка закружилась голова от избытка кислорода. Нас окружали узкие каменные коридоры, а сверху, все настолько было забрано решетками, что неба и не видно. К тому же оно было серым в тот день и сливалось с таким же серым пейзажем тюрьмы. Сверху по этим решеткам тоже прохаживались охранники, мы видели подошвы их ботинок и характерный лязгающий звук, разносящийся громким эхом.

Наконец, открылась одна из металлических дверей, и охранник посторонился, пропуская нас вперед. Девушки все так же цепочкой потянулись во двор. Когда я туда попала, то в недоумении стала озираться по сторонам. Двором это пространство назвать было просто невозможно. Маленький бетонный колодец, размером чуть больше нашей камеры. Бетонный пол, стены под «шубой» и все. Никого постороннего там не было, только девушки из моей камеры. Никакого по-американски огромного киношного двора со страшными группировками, баскетбольной площадкой, качками и так далее. Я в недоумении осмотрелась, и, не выдержав, спросила:

— И сколько длится прогулка?

— Минут тридцать.

Что здесь делать тридцать минут? Я просто не могла этого взять в толк. Там даже негде было размять ноги, потому что сгрудившиеся женщины занимали почти все пространство дворика. Они просто стояли группками и переговаривались. Иногда слышались крики девушек из других двориков, наши им отвечали, коротая, таким образом, время. По всей видимости, справа и слева от нас были другие дворики, в которых тоже шла прогулка. Мужских голосов слышно не было, может они гуляли в другое время или в другом месте? Охранники продолжали неспешно прогуливаться сверху по решеткам, которыми было украшено небо над головой. Они иногда кричали женщинам, чтобы те заткнулись, но всем это было только в радость, арестантки смеялись и посылали охрану куда подальше. Видимо весь этот ритуал продолжался тут годами и был ничем иным, как привычкой.

При свете дня я имела возможность лучше рассмотреть моих сокамерниц. Какими жалкими мы все выглядели! Плохое освещение камеры скрывало недостатки и возраст. А здесь при свете дня, пусть и пасмурного, стало очевидно, как обстоят дела. Плохая кожа, очень бледная от дефицита солнца, сухая от недостатка витаминов, помятая от ночных посиделок. Макияж, который казался в камере вполне уместным, здесь при свете дня выглядел крикливым и вульгарным. Неудивительно, что арестованных в кино и книгах рисуют именно такими: раскрашенными и неухоженными. При том освещении, просто невозможно оценить свои старания. Грустная картина.

Через тридцать минут, когда у меня окоченели руки и ноги, нас наконец-то повели назад. В камере было тепло, и давали обед. Попробовав это варево, я поняла, что есть его не смогу, поэтому залезла к себе на третий этаж и уснула. Да так быстро и крепко, что и предположить не могла.

Так прошел первый день. Я практически ни с кем не общалась, сползая со свой нары, только чтобы сходить в туалет и поесть. Но так как еду эту есть было невозможно, то тут же возвращалась к себе назад. Никто меня не трогал и вообще не обращал никакого внимания. Я же, в свою очередь, могла наблюдать и слушать. Думаю, что это было наиболее правильное поведение. Интуитивно я поняла как себя надо вести. Я приметила и запомнила все детали поведения других женщин, никому не докучая при этом вопросами. Очень неприятным для меня был вопрос посещения туалета. Для этого был придуман целый ритуал. Нужно было громко сказать, что ты туда идешь, чтобы никто не ел при этом (бред бредом, но он соблюдался). Чтобы запах не убил наповал жителей камеры, нужно было жечь газеты, сидя в туалете. Это хоть как-то отвлекало от глаз страшного мужика, спящего рядом с туалетом. Слава богу, что ела я в то время настолько мало, что ходить жечь бумагу мне приходилось крайне редко.

Ночь прошла в переписке с мальчишками сверху. Все было относительно спокойно, никаких нарушений, драк и скандалов. Я могла курить, стряхивая пепел в спичечный коробок, наблюдать за Валей, которая с наступлением ночи становилась очень активной и беседовать с соседями по третьему этажу. Ими были: старая глухая бабка, лежащая рядом; женщина на наре напротив — неопределенного возраста, она все время копалась в пакетах и раздражающе шуршала ими; еще напротив лежала толстая молодая девушка, недовольно взирающая по сторонам. Она сказала мне: