Испытание - страница 12

– Скажешь, весна? – не поверила Кира.

– Там и зима, что ваша весна, или осень, – усмехнулся Крэг. – Но теперь мы точно не поедем до срока. Поживем здесь, так даже лучше будет. Анасташа, где можно стать на постой? Пустит кто будущего Защитника? – он осветил улыбкой горницу.

Кира вдруг забеспокоилась, представив, с какой охотой его приютит тот же Аккарий, а там и все его девять дочек! Ну и пускай опасность представляют только четыре. Ладно, три – насчет Ануши, она все же сомневалась…

«Стоп! Опасность? Я что же, ревную?!»

– А чего искать-то? Или тебе у нас не любо? – неожиданно выручила Анасташа, и охотница тихонько выдохнула расслабляясь.

– Еще как любо! – радостно откликнулся Крэг, стрельнув глазами в сторону Киры, что не укрылось от внимательного взгляда ее матери. – Да боюсь навлечь пересуды. Скажут – две незамужние женщины, и мужиков привечают, – тут Крэгу стало несколько неловко от сказанного.

– А и что с того? Нааррон – сын мне. Значит, мы с Кирой уже не одинокие. Ты же ему друг, а, значит, и гость. Но веди себя хорошо, – Анасташа так естественно погрозила пальцем, будто и не с без пяти минут Защитником говорила, а с соседским парнишкой, что вздумал яблоки воровать.

Наступила пора ложиться, а Нааррон так и не вернулся. Анасташа разволновалась было, да Крэг ее успокоил:

– Не переживайте, с ним все в порядке. Подозреваю, даже лучше, чем просто в порядке.

– Откуда тебе-то знать? – вопросила Анасташа, уперев в бока руки, но Защитник только невинно улыбнулся.

Кира легла в комнате с матерью, уступив свою – мужчинам. Покрутившись, она удобнее устроилась на лавке и уже почти задремала, как вдруг вспомнила про Матренино зелье. «Сартог дери!» – выругалась мысленно и едва не застонала от досады. Выйти из комнаты было неловко, да и пузырек припрятан в ее постели, которую сейчас занимает курсант. Как она объяснит это ему или маме? Что они подумают? Глубоко вздохнув, охотница помолилась Киалане, чтобы ночь прошла без сновидений. Но, хоть и было стыдно себе в этом признаться, втайне она желала увидеть во сне Крэга. Пасита сказал: «Мой сон – мои порядки», так почему бы не сделать этот сон своим?

После ухода гостей Пасита долго медитировал, почти до самого вечера. Затем попытался уснуть, но едва не сошел с ума – его постель все еще хранила аромат тела Киры, вытаскивая на поверхность самые темные желания и фантазии. Спать здесь оказалось серьезным испытанием для его воли, но и перелечь на другое место он не смог себя заставить. Так и мучился, пока снова не всколыхнулась сила. Пришлось подняться и медитировать, но на этот раз сосредоточиться удалось с трудом, и тин Хорвейг понял, что еще одну подобную ночь он попросту не выдержит.

Поначалу, когда пришли эти сны, ложась в постель, он только и мечтал, чтобы девчонка снова оказалась в его власти, а просыпаясь, чувствовал себя из ряда вон плохо. Становился нервным, несдержанным, едва контролировал эмоции и силу. Когда же сны прекратились, он чуть не сошел с ума от желания вернуть их и вымещал свой гнев, почти избивая Киру на тренировках: «А ведь ей нечего было мне противопоставить!»

Но еще хуже на душе было оттого, что объяснял он себе эти срывы желанием добиться от нее выплеска силы: «Идиот! Тупой дуболом! Чем я лучше того же Харилы? Мог бы включить голову и хоть чуточку подумать, что девчонку так не проймешь!»

Окончив сеанс медитации, Пасита почувствовал себя немного лучше, но расслабляться не стоило. Теперь он понимал, что сны эти ни к чему хорошему не приведут, а потому был согласен от них отказаться. Тем более что не терял надежды обрести все это позже и взаправду. Защитник поднялся и заварил себе полную кружку сон-травы. Выпил до капли, сплюнув попавшие в рот венчики.

Несмотря на выпитый отвар, Пасита все равно проснулся рано. Могучий организм быстро расправился с какой-то там травкой, а мысль о том, что в этот самый момент девчонка и ничтожество смотрят вместе необычный сон, заставила покинуть постель. Ноги сами понесли его к дому Киры.

***

Нааррон тихонько проскользнул в избу, когда темное зимнее утро еще только готовилось вступить в свои права и еще не успело озарить горизонт на востоке первыми лучами холодного солнца. Адепт замер в нерешительности, не зная в какую из двух комнат податься. Чтобы не разбудить домочадцев он присел на лавку и решил подождать, пока кто-нибудь проснется. На столе стояло блюдо с пирогами, накрытое чистым полотенцем, вышитым по краю петухами. Пахло оттуда весьма аппетитно, и Нааррон вдруг осознал, насколько, оказывается, проголодался. Бурная ночь выжала все соки, и теперь, когда эйфория отступила, он чувствовал себя совершенно вымотанным.