Истоки

В себя я пришел под вечер следующего дня. Рывком открыл глаза и уставился в окно. На улице зачинались сумерки, и моросил дождь. Первые мелкие капли начали падать на стекло. Потом мой взгляд привлек неподвижный, словно камень, Ботаник. Он, закрыв глаза, сидел посередине комнаты в позе лотоса. Парень медитировал. Мне не доводилось этого делать уже давно. Я не стал отвлекать его и бегло осмотрел помещение, в котором оказался. Это комната изрядно напоминала ту, которая служила мне временным жильем в доме номер пятнадцать, за одним лишь исключением — тут кругом были какие-то медицинские принадлежности: капельницы, скальпели, склянки с зельями, вакуумная упаковка с кровью и т. д. Даже кровать, на которой я лежал, была устлана белым больничным бельем, а в воздухе витал запах, характерный для таких учреждений. Мне тут же вспомнилась палата Крысы и его серая помятая физиономия. Я, в отличие от него, выглядел вполне прилично — в этом я убедился, когда потихоньку откинул тонкую простынку, которой был укрыт, и обнаружил на себе трусы и лишь несколько новых шрамов: самый большой из которых оказался на ребрах слева.

Внезапно тишину разорвал противный голос Ботаника:

— От операции.

Я мигом отнял взгляд от шрама и перевел его на встающего с пола лекаря. Мне вполне легко удалось выговорить, не ощущая никакой боли:

— Спасибо. Ты опять спас меня.

— Ерунда, — устало произнес он, подходя к столу, заставленному разнообразными зельями.

Я только сейчас обратил внимание, что Паша изрядно осунулся и побледнел. Под его глазами висели такие мешки, словно к парню заходил очень щедрый Дед Мороз.

— Ты вообще спал? — сочувственно спросил я, принимая сидячее положение.

— Какой там, — отмахнулся лекарь, читая этикетки на склянках. — Столько раненных было. Я так устал, что скоро с апостолом Петром заговорю.

— Многие погибли? — подавленно спросил я, хмуро глядя в пол.

— Шестеро, — ответил Ботаник. — Остальных удалось выходить. Ты последний остался, а перед тобой, пару часов назад, отсюда утопал на своих двоих Кос.

— Кто именно погиб? — произнес я, тяжело вздыхая. Парень назвал имена, среди которых был Джексон. — А он-то из-за чего умер? Я же помню, как он живой хрипел на земле.

— Ребро пробило легкое — и Джексон захлебнулся кровью, — сообщил лекарь, уныло глядя в окно. — В деревне осталось тридцать четыре человека. Спартак отменил все вылазки в лес и вызвал подмогу.

— Надо бы заглянуть к нему, — пробормотал я, ища взглядом одежду. На одном из стульев лежала горка моих домашних шмоток. — Паша, а мое обмундирование не выдержало потрясений?

— Ага, — кивнул он лохматой головой. — А вот броня вся в норме. Я отнес ее в наш домик.

— Ну, хоть так, — надтреснуто выдохнул я и принялся одеваться. Тело отлично слушалось меня, словно оно никогда не было тяжело ранено. Ботаник, действительно, большой молодец.

Он в этот момент взял со стола какое-то зелье с кроваво-красной жидкостью, подошел ко мне и протянул склянку со словами:

— Пей каждые два часа по два глотка.

— Хорошо, — послушно сказал я, взяв зелье, а потом уточнил: — Какие-то ограничения на ближайшие дни есть?

— Ну-у-у, — задумчиво протянул Паша, а затем его губы тронула слабая улыбка и он обронил: — Я бы советовал воздержаться от сексуальной активности.

— Хах, — непроизвольно вырвалось у меня изо рта. — Вот это подстава! Я-то как раз к бабам иду. А если серьезно, то спасибо тебе, Павел, еще раз. Без тебя потерь было бы гораздо больше.

— Я здесь за этим и нахожусь, — бросил парень, отведя печальный взгляд. Кажется, он себя за что-то корил. Наверное, каждый хороший лекарь всегда считает, что он мог бы спасти больше человек — и эта мысль не дает ему покоя, вгрызаясь под кожу и заставляя снова и снова анализировать свои действия, пытаясь понять, где можно было сработать лучше и быстрее. Я прекрасно осознавал это, поэтому подбадривающе похлопал Ботаника по плечу и вышел из дома, еще раз поблагодарив его.

На улице погодка стояла довольно-таки мерзкая: тяжелые мрачные тучи полностью скрывали небо и вот-вот грозились разродиться настоящим дождем, а пока только посылали на землю мелкие, едва видимые, холодные капли. Я с отвращением передернул плечами. В такую погоду тянет напиться: все серое, хмурое, неприветливое, склизкое от водяной пленки. Дома бы сидеть, водку хлыстать, а не по улицам шастать, но со Спартаком переговорить надо.