Истоки - страница 15

стр.

— Куда мотался ночью? — спросил Денис.

Александр кивнул на бревна, колыхавшиеся позади лодки. Коричневым румянцем взялось его отлитое лицо. Одна штанина засучена выше колена, другая волочилась по песку. На груди, выступавшей из-под распахнутой парусиновой робы, паслись комары.

— Собачья у тебя, Саня, терпеливость: жрет поедом гнус, а ты и бровью не двинешь, — удивился Юрий.

Вымокшими, рубцеватыми пальцами Александр медленно провел по широкому щиту груди, размазал капельки крови.

— Опять бревна ловить? Хоромы, что ли, решил строить? — спросил отец.

— В доме нижние венцы подгнили. Заменять надо. Да бревна-то так, меж делом. Держите садок.

Александр нагибался к среднему отсеку лодки, заполненному водой, брал извивавшихся, скрежещущих шипами стерлядей, кидал в плетеный красноталовый садок.

— С кем промышлял? С Рэмом Солнцевым, что ли? — спросил Денис.

— С ним.

— Ушкуйники… Рыбнадзор изловит — сети изрубит.

Короткая улыбка Александра приоткрыла на мгновение множество влажных и белых, как у волка, зубов.

— Пусть сунутся… На Волге жить да рыбу не ловить?

Денис толкнул Юрия в бок, подмигивая:

— Вот тебе и теленок… Всем вам не подставляй уши — отжуете мигом.

Вдруг железные пальцы Дениса прищемили ухо меньшого.

— Перестанешь за бревнами шастать по ночам?

Александр спокойно смотрел в его глаза.

— Ну хватит, что ли, давить-то, — медленно, с расстановкой проговорил он, мотнул головой и растер ухо.

— Ну, Санька, извиняй, спасибо за улов, дядю Матвея попотчуем. Женщинам сигнал подам, рыбой пусть займутся, — сказал Денис.

Помогая брату стянуть мокрую робу, Юрий проворно связал рукавами его руки над головой.

— Развяжи, рыжий, ну пусти, — басовито гудел Александр.

— Айда в таком виде на завод, а?

Александр разорвал ворот, смял в комок робу и запустил в брата.

— Погоди, Юра, года через два я тебе загну салазки.

Надел фланелевую куртку, встал рядом с Юрием у решетчатой калитки, поджидая отца. Были они почти вровень, ухо в ухо, но Саша казался ниже, потому что был острижен под машинку.

С улыбкой поглядывая на золотистый пушок на верхней губе брата, Юрий сказал:

— Эх, Саня, я всю ночь переживал, за тебя боялся.

— Чай, не утонул я.

— Хуже, Саня, хуже: боялся, не сманила ли Марфа Холодова.

— Зачем она мне?

— Не стесняйся, брат. Жениться приспичило, признайся, я посватаю. Хочешь? — Юрий умолк. Бешеным огоньком полыхнули сузившиеся глаза Александра. — Ну ладно, Саня, я ошибся. Вона какую персиянку отыскал.

— А-а-а, да это же придурок. Понимаешь, идем с Рэмом по косе, видим, девка играет на губной гармошке. Решила белугу музыкой выманить. Мол, вынырнет белуга-дура на заре, а военный мужик из ружья трах ее по голове. Под кустом сидел. Рэм сказал ей: «Попляшите, белуга любит балет, сама в котел залезет». Обоих привезли. Военный и Рэм спрыгнули у купальни, а ей тут ближе к дому.

— Смеялась она над вами, лопухами.

Крупновы присоединились к рабочим, шедшим по мосту через речушку Алмазную — приток Волги. Любил Денис идти ранним утром вместе с сыновьями, встречая по пути знакомых — старых и молодых сталеваров, механиков, токарей.

У проходной, в стороне от потока рабочих, торопливо докуривал сигарету Рэм Солнцев, ветер раздувал пламя его красновато-медных волос. Соколка не скрывала груди и рук. Казался Рэм сплетенным из мускулов и сухожилий, как беркут.

— С Рэмом трудно работать… уж очень психовый. Жмет на пределе, того и гляди, сгорим, — сказал Александр.

— Рэм горячий, рисковый. Однако умен, самостоятельный, за отцовскую спину не прячется. А соблазн большой: отец-то секретарь горкома. Учись у Рэма, он сталь понимает.

— А вино пить тоже у него учиться?

— Ну ладно, ладно. Иди к товарищам, а то еще подумают: за спину отца-мастера прячешься. Иди!

— За твоей спиной затишка нет.

Подталкивая и тесня друг друга в проходной, они вместе с рабочими вышли на заводской двор. Гудок заглушил говор, змеиное шипение паропроводящих труб, грохот катившихся по рельсам платформ с чугунными чушками к металлическим ломом.

Рабочие ночной смены выпускали сталь. Бледные, утомленные лица выражали то блаженное состояние, которое испытывают люди, завершив тяжелую работу. В канавах розовела остывающая в изложницах сталь.