Историческая правда или политическая правда? Дело профессора Фориссона. Спор о газовых камерах - страница 15
В отличие от некоторых моих современников, это первое дело Фориссона в ту эпоху по понятным причинам не привлекло моего внимания. Зато литературный мир был потрясен до самых основ, разделившись на сторонников и противников тезисов Фориссона. Сабатье, Кантер, Пьейр де Мондьярг, Бонфуа, Бретон ломали копья, в целом поддерживая смелое толкование неизвестного учителя литературы женского лицея в Виши, зато Эсьямбль вынес приговор, безжалостный, как гильотина: шизофрения.
Я не знаю, чем кончилась эта полемика и как сегодня толкуют этот сонет, но во всяком случае она продолжалась до 1968 года, когда Эсьямбль согласился написать книгу на эту тему. Он заявил: "Если бы не настойчивость моего коллеги Фориссона, я оставил бы эти заметки в беспорядке. Но как противиться тому, кто, открыв за каждой гласной одну из фиоритур, издаваемых в процессе совокупления, заставляет меня высказаться? Может быть, этот том удовлетворит его непомерный аппетит?" ("Сонет о гласных. О сексуально озабоченном слухе").
Как в 1961 году, так и теперь у меня нет ни малейшего желания вмешиваться в эту ссору. Оставаясь за пределами узкого круга знатоков, можно оценить и тонкую механику тезисов Фориссона, и стиль Эсьямбля. Но, в связи с той бурей, которую вызвали другие книги Фориссона, я задним числом обратил внимание на строки, вышедшие в разгар тогдашней битвы из-под пера О. Маннони ("Необходимость интерпретаций. "Тан модерн", март 1962):
"Вопрос о толковании текстов Рембо обрел новую актуальность в связи со смелой и радикальной попыткой, которую следует принять во внимание, — не для того, чтобы ободрить ее в целом, но потому что она доходит до конца определенного пути и поэтому является образцовой. В данном случае догадки, обогащающие смысл и правильные по методике, смешаны со страхом перед тем, что есть подлинно поэтического у Рембо, поэтому некоторые наиболее глубокие толкования могут показаться искусственными и отклоняющимися от текста".
И он добавляет далее замечание, которое применимо и ко всем последующим книгам нашего критика текстов:
"Не без удивления мы замечаем, с какой страстью различные толкователи этих 14 строк отстаивают свои различные толкования. Они проявляют крайнюю нетерпимость. Где источники такой энергии? Может быть, речь идет о простом и классическом гневе, с которым каждый истинно верующий мечтает уничтожить в лице своих противников свои собственные смутные сомнения? Фанатизм прибегает к помощи не очень твердых убеждений. Нам кажется, это не повод, чтобы терять самообладание".
В следующий раз гром с ясного неба прогремел в 1972 году. Новую полемику вызвала работа Фориссона о Лотреамоне. В ней говорилось:
"Произведения Лотреамона никогда не принимались за то, чем они являются на самом деле: веселой и поучительной подделкой под высокопарный морализм. "Песни Мальдорора" и "Стихи" это две шутовские фантазии. Исидор Дюкасс последовательно предстает в них в образе Тартарена порока и добродетели. Он делает вид, что не боится ни "краба разврата", ни "удава отвлеченной морали". Букет из педантизма и забавных нелепостей придает весь их смак этим двум сатирическим дивертисментам.
Нужно читать их без предрассудков, строку за строкой, слово за словом: этой элементарной предосторожностью иногда пренебрегают комментаторы, особенно из "новых критиков". Много кричали о сюрреалистическом гении Лотреамона. В действительности это гений дурачества в стиле Прюдома, что выявляется толкованием таких двух его гротесков, как "Певчий" и "Поэт". Произведения Исидора Дюкасса (1846-70) — одна из самых удивительных литературных мистификаций всех времен".
Жаклин Пиатье назвала нахала пускателем сенсационных петард, Скарроном, пророком и отважным лучником. "Люди смеются и это главное" ("Ле Монд", 23 июня 1972 г.). Двинувшись на штурм старой и новой критических школ, Фориссон описал различия между ними в шутливой форме.
Критика текстов (три школы)
Есть три способа видеть текст. Три способа видеть вещи, людей, тексты. Три способа видеть шариковую ручку и говорить о ней.
1) Старая критика заявляет: "Данный предмет — ручка марки BIC. Она предназначена для того, чтобы ею писать. Рассмотрим ее в историческом контексте: мы узнаем в этом предмете "стиль" древних; он предстает перед нами в современной форме, практичной, удобной для обращения и переноски. Он обладает автономией. Посмотрим теперь, в какие социально-экономические рамки он вписывается: он подчинен условиям промышленного серийного производства; он дешев, его используют и выбрасывают. Опишем его (примечательно, что старая критика имела тенденцию отдалять момент этого описания, который, по логике, должен был бы предшествовать всем прочим моментам; говорят, она боялась реальности и подходила к ней кругами, таким историческим аллюром, который придавал ей вид рассудительности): данная ручка состоит из корпуса, канала для чернил, колпачка и металлического острия стержня. Основным материалом служит мягкая или твердая пластмасса. Корпус — сине-белый с золотом, его сечение шестигранное, форма — удлиненная. Узнаем теперь, кто автор этого творения и что сам автор о нем говорит. Мы обнаружим, что это изделие изготовлено на фабриках барона Биша: этот промышленник известен и почитаем; посмотрите, что говорят о нем газеты "Пари Матч", "Жур де Франс" и "Франс-Суар"; барон Биш не скрывает, как, почему и для кого он задумал и изготовил эту продукцию; он — производитель и, следовательно, знает свое дело лучше, чем кто-либо. Он признался, что все его мысли и намерения можно резюмировать в словах: "Прежде всего я думал о трудящихся, о тех, кто мало зарабатывает".