Истории от первого лица - страница 14
Он шел, слегка покачивая плечами, как бы позируя перед одному ему видимым зеркалом, он улыбался и ловил взгляды встречных девушек, а я шла рядом и злилась. Больше всего на самое себя.
Наконец он соизволил обратить свое внимание и на мой мрачный вид:
— Чего ты такая молчаливая, Катюша?
— Ничего, — ответила я.
Он улыбнулся, открыв мне все свои тридцать две отборные жемчужины.
— Пойдем в комнату смеха, хочешь?
— Нет.
— А прокатиться на «чертовом колесе»?
— Не хочу.
«Ничего не хочу, — говорила я мысленно. — И тебя не хочу видеть. И зачем я пошла с тобой?»
Он стал рассказывать мне о том, как его пригласили сниматься в массовке в каком-то фильме и он хочет сниматься — это его заветное желание: говорят, из массовок режиссеры часто вылавливают типажи, нужные им. А у него, как говорят, неплохие внешние данные, это для артиста весьма важное качество, не правда ли?
Потом он говорил, что скучает, что ему все надоели и хотелось бы подружиться с настоящим человеком, серьезным и умным, пусть даже не очень красивым, но ведь не в красоте дело…
Его губы бантиком улыбались, он был безусловно и совершенно доволен своей красотой.
Я вспоминала: здесь мы ходили с Витькой, и долго смеялись, глядя в зеркала в комнате смеха, и катались на «чертовом колесе», и я крикнула один только раз, когда повисла головой вниз…
Внезапно кто-то вклинился между нами.
— Простите, — торопливо сказал Витька. — Слушай, идем скорее, очень нужно…
— Что случилось? — испуганно спросила я. — Говори правду!
— Могу ли я чем-нибудь помочь? — сказал Гога, картинно приподняв брови.
Витька даже не взглянул в его сторону.
— Скорее, Катькин, слышишь?
И мы побежали с ним со всех ног.
Витька остановился напротив кинотеатра.
— Все, — сказал он. — Отдохни!
— Как это отдохни?
Он сказал деловито:
— Сеанс начинается через пятнадцать минут. И не спорь со мной, а то не успеем…
И я пошла за ним, все еще ничего не понимая…
В кино мы сидели молча, смотрели старую-престарую комедию «Закройщик из Торжка». Было очень смешно, весь зал покатывался от хохота, но мы не смеялись — ни я, ни Витька, даже не улыбнулись ни разу. Но когда картина кончилась и мы снова вышли на улицу, Витька вдруг захохотал.
— Ты чего? — удивилась я.
Он хохотал, как будто его без конца щекотали. Потом сказал, вытирая слезы, выступившие от смеха на глазах:
— А тот, длинный, он, наверно, до сих пор прийти в себя не может…
Я представила себе красавца Гогу, изумленно поднявшего свои атласные брови.
— Он лучше тебя.
Витька сразу посерьезнел.
— Он красивый, — сказала я неискренне. — И совсем он не длинный, а высокий как тополь.
Витька сказал задумчиво:
— Вы, бабы, все-таки странные существа, иногда я думаю — вы просто марсиане.
— Почему марсиане?
— Потому что я не всегда могу объяснить ваши поступки. Ну, например, скажи на милость: чего это ты с этим самым тополем в парк поперлась? Он тебе разве нравится?
— Еще бы, — сказала я. — А ты не знал?
— Дай честное слово!
— Не хочу.
Витька просиял, словно я ему что-то подарила.
— Не хочешь?
— Нет.
— Так я и знал.
— Чего ты знал?
— Знаешь, а ведь я весь парк обегал, все искал тебя, гляжу — ты идешь злая, как оса, наверно, скучаешь…
— Вот еще, чего это мне скучать? Он такой красивый!
Витька произнес те же самые слова, что и Гога:
— Не в красоте дело…
Он был чересчур уверен в себе, уверен в том, что я всегда буду с ним. И потому я сказала совсем не то, что хотела.
Я не хотела говорить о той девице, я еще раньше дала себе слово никогда не упоминать о ней. И все-таки я не сдержалась. Я спросила ехидно:
— А та, твоя, тоже марсианка?
— Какая такая моя?
— Ну а та, с которой ты тогда в кино был…
Он снял очки и крепко вытер глаза, словно хотел яснее меня увидеть.
— Вот что, давай уговоримся: ее не было.
— Почему не было? Я же сама вас видела в «Великане».
Он молчал. Я поняла: он сердится, но старается сдержать себя. Он сказал спокойно, терпеливо, будто объяснял какое-то очень легкое правило вконец тупой ученице:
— Ее не было. Забудь о ней…
— А ты забыл?
— Я забыл, — твердо ответил он.
До сих пор не знаю, кто была та девица и что произошло между ними.
Но я послушалась его. И больше не напоминала о ней, как не было ее вовсе.