Истории, рассказанные вчера - страница 12

Беру Лиду за руку и веду. Ход то опускается, то поднимается, и непонятно, то ли уже за Карасувбазар под землей вышли, то ли на одном месте кружим.

Натыкаемся на боковой туннель; уселись на корточки и спорим: Лиде хочется прямо идти, а я уговариваю в туннель свернуть. Спор еще долго тянулся бы, потому как Лида упрямая и я не подарочек, но тут слышим: «шлеп», «шлеп». И кольцо опять почернело: я уже понимаю почему, свечу выше поднимаю, чтобы опасность разглядеть — и ничего не вижу. Тут Лида меня в бок толкает и смеется:

«Трусиха, это к нам жаба спешит!» И точно: из глубины коридора жаба скачет.

Лида за — умилялась: «Ах ты малышка: в гости к нам торопится!», а меня словно осенило: «Бежим! — кричу. — В маминых книжках написано, что жаба как слуга злого духа создана и ему посвящена!». Хватаю Лиду за руку, а она упирается, не верит, — но в это время жаба надулась, сделалась фиолетовой и как прыгнет на Лидку — еле я успела в туннель эту дурочку втолкнуть! Теперь Лида, конечно, заорала и первой помчалась; мне только и оставалось, что за ней следовать. Бегу и молитвы шепчу: прошу от злого духа избавить и на свободу выпустить.

Встречаем очередную развилку: куда сворачивать, понять не могу, а нужно торопиться — позади жабье шлепанье слышится. Вдруг в правом проходе свет загорелся: я туда Лиду и потащила. Гадаем, откуда свет взялся, — и обнаруживаем впереди человека в светящейся одежде, постепенно от нас удаляющегося.

«Дяденька, подождите!» — кричу, обрадованная, что наконец-то живую душу встретили. Человек обернулся, и мы замерли от ужаса: стоит перед нами скелет в переливающейся одежде, ухмыляется и костлявой рукой машет, следовать за собой предлагает. На кольцо глянула — блестит, вздохнула и Лиду, хотя она и упиралась, за скелетом повела. В один проход свернули, потом в другой, — и тут скелет показывает, что в яму прыгать надо. «Мы наверху живем — объясняю, — а не в глубине земли», но скелет по-прежнему вниз показывает. Заколебались, назад оглядываемся: а тут жаба из-за угла выпрыгивает — огромная, ростом с теленка.

Мы в яму и соскочили. Смотрю: опять туннель. Побежали по нему и на ступеньки, вверх идущие, натыкаемся. Обрадовались очень. Лида меня оттолкнула, хотела первой подняться, но поскользнулась и упала: так ногу разбила, что идти не может. Обхватила ее, тащу волоком и слышу, как жаба все ближе и ближе шлепает, а кольцо все темнее и темнее становиться. Наверху проем показался, свет луны мелькнул, — и в это время жаба рядом задышала. Вонь от нее невыносимая, пасть громадная и язык, как змеиное жало, шевелится, — и очень мне захотелось оставить ей Лидку на завтрак и в проем выскочить. Но Олечка вспомнилась, ее крик: «Меня возьми!», — и я, закрыв собой Лиду, повернулась к жабе лицом. Чувствую: что-то будет, и тут жабий язык, как плеть ко мне метнулся. Нагнулась резко, и язык, со свистом схватив над моей головой воздух, опять в пасть убрался, а я, размахнувшись, кинжал швырнула: прямо в жабий глаз. Заревела жаба, на задние лапы поднялась и на меня идет. Лидка от страха сознание потеряла; тяну ее наверх и понимаю, что жаба сейчас глотать нас будет, а мне и швырнуть в нее нечем, только кольцо на пальце антрацитом переливается.

Жаба уже до Лидиных ног добралась и пасть раскрыла; снимаю тогда кольцо и в жабью глотку бросаю: и вдруг жаба замерла и заревела так, словно внутри нее костер разгорается. Пользуясь заминкой, Лиду подхватываю и из последних сил наверх вытаскиваю, — и тут за спиной словно бомба взорвалась: гул раздался, вспышка по глазам резанула и стена вместе с землей в проем рухнули, полностью его закупорив. Счастливая, что живы остались, отволокла Лиду в сторону, в сознание привела, а потом на себе домой несла: вместо сокровища, сном обещанного.

Утром мама от Лиды все узнала. В постель ее уложила — ногу лечить, а меня побила сильно и отругала. Плакала я, но скорее от обиды, а не от боли, потому что уже тогда понимала, что мама всегда так ко мне относиться будет, — и только через тридцать лет в последнем, предсмертном письме из Ашхабада, где мама на — дорвалась, Лидиных детей выращивая, попросила у меня мама прощения: за то, что никогда не любила. Но я ее так и не простила.