История Чеширской Кошки - страница 4

Ты живешь в этом состоянии.

— И в кого же Вы учитесь превращаться? — В его голосе проскользнул интерес.

Я сглотнула и решила соврать. Не говорить же, что в Чеширского Кота? Хотя, нет, правильней сказать — Кошку.

— Мне очень нравятся рыси, — протянула я, стараясь не скакнуть голосом на высокие октавы.

Шаман чуть приподнял бровь, отчего радужка глаза вновь посветлела. Я решилась задать еще один вопрос:

— У Вас всегда цвет глаз меняется?

Отчего-то Жинн подскочил и яростным голосом ответил мне:

— Не твое дело.

Мне стало страшно и, поднявшись с кресла, выглянула через окно. Мой конь Фобос скакал рядом и изредка посматривал на меня. Приказав кучеру остановиться, я выбралась из кареты подальше от ненавистного шамана и взобралась на Фобоса. Конь был из табуна породы степных азиатов. Тонконогий, высокий в холке, с длинной, рыже-коричневой, чуть вьющейся гривой Ос был гордостью и моей и всей Академии. Рыжий цвет его шерсти прекрасно оттеняли белые "гольфы", идущие от колен коняки и вплоть до копыт — они тоже были белыми и имели интересный черный узор.

Дальше наше путешествие уже ничто не останавливало. Не считая вдруг разговорившегося кучера, представившегося как сеньор Оринар.

— Меня удивляет Ваша решимость, сеньорита, — сказал он, когда мы подъезжали к границе. — Поехать в незнакомую страну с этим… страшилой даже я бы не согласился.

— Да, Вы правы, — тихим голосом согласилась я и оглянулась — вдруг этот негр смотрит в окно. — А Вы разве его не встречали раньше?

— Нет. И, кстати, он кажется мне слишком странным. Но я не видел ни одного шамана, может быть они все такие.

— Все… возможно, отрицать не стану, да и соглашаться.

— Рассудительно.

Он говорил, а я пыталась вспомнить, где раньше видела это его правильное лицо с высокими скулами, чуть тонкими губами, прямым носом и карими миндалевидными глазами.

Ты многое забыла из прошлой жизни, как и я. Поэтому лучше не тужься.

Сеньор Оринар заметил, что я усиленно наблюдаю за ним, и чуть усмехнулся.

— Вспоминаете что-то?

— Нет, — сокрушенно поведала я и поправила складки на своем длинном жилете. — Вы определенно знакомы мне.

— Если Вы вдруг вспомните, расскажите мне, пожалуйста, — попросил Оринар совершенно искренне, и я не смогла ему отказать.

Впечатление от нашего кучера было лучше впечатления от чернокожего шамана раз в тысячу. Спокойный, пунктуальный, рассудительный, симпатичный даже, кучер мне понравился сразу. А вот Жинн внушал какой-то болезненный страх — вроде и ничего страшного, а боишься. И этот страх не был уважением, он был фобией или еще чем-нибудь. Честно говоря, я, наверно, не отказалась бы от идеи, что наш мало уважаемый шаман Жинн был одним из демонов кругов ада Сатаны. Но не будем делать поспешных выводов — интуитивно я не ощущала прихода беды с его стороны.

В доме для приезжих, где мы остановились на ночь, уже пройдя через границу, я познакомилась с еще одной приятной женщиной Петрой. Хозяйка отеля оказалась очень радушной и, эм, очень пухлой и маленькой, что, в общем-то, положено хозяевам собственного дела. Она провела меня на самый верх дома, сказав, что сама живет рядом и не даст кому-то помешать моему отдыху. Петра единственная из нас всех знала Жинна и даже не испугалась его. Я бы на его месте серьезно задумалась — по виду шамана прекрасно видно привыкание к всеобщему страху его персоны.

Я расплела косу, села на стул перед зеркалом и зажгла три свечки. Запоздалым набатом у меня в голове пронеслось напутствие Лилит: "Не забудь вавилонские свечки!". Подружка всегда хотела быть в курсе всех моих дел, а говорить на таком расстоянии мы могли только через зеркала — для этого надо было поставить у зеркала вызывающего вавилонскую свечу и произнести всего два слова "ниа" и "рин".

— Ритка, какая же ты дура! — произнесла я, глядя в зеркало и подперев кулаком щеку. — Непролазная дура!

В комнате раздался шум. Было такое ощущение, что некто подбросил мне что-то. Я развернулась на стуле.

— Кто здесь? — Идиотский вопрос.

Мое внимание привлек продолговатый сверток бумаги на полу. Еще раз для достоверности посмотрев на белеющий прямоугольник окна, я взяла письмо, которое оказалось довольно тяжелым. Перевязанное тоненькой серой ленточкой, оно казалось одновременно и простым, и тайным. Аккуратно подцепив ногтем бантик, я сняла ленту и раскрыла письмо. Мне на ладонь скатилась одна черная свеча — новая, с загнутым, еще нетронутым фитилем. Изумленная я стала читать письмо.