История экономического развитие Голландии в XVI-XVIII веках - страница 54
Притязания иммигрантов-французов были часто чрезмерными; они значительно превышали требования, предъявлявшиеся ранее переселившимися валлонами и фламандцами. Старой местной промышленности эта иммиграция принесла еще много другого вреда. Суконщики стали жаловаться на чрезвычайно большое потребление заграничной мануфактуры и настаивать перед Генеральными штатами на возобновлении соответствующих запретительных постановлений. Роттердамские городские власти, обсуждавшие в 1699 г. этот вопрос, отнеслись отрицательно к протекционистским мерам; они предложили снижение ввозных пошлин на сырье, но высказались против запрещения вывоза сырья и рекомендовали расширить овцеводство>{341}. Но все эти пожелания не нашли поддержки у штатов Голландии. В результате роттердамская суконная промышленность, лишенная всякой поддержки со стороны торговцев сукном, все более сокращалась. Высокие цены, которым приписывали упадок ее, объяснялись отчасти недостаточным привозом сырья, а также и возросшей стоимостью жизни. Последнее же вызывалось высокими налогами на предметы потребления и жилищной нуждой, возникшей из-за иммиграции иноземцев. Промышленность начала поэтому перекочевывать в Тилбург, где жизнь была дешевле. В Голландии не сумели ее сохранить: запрещение устраивать предприятия в деревне; консервативный дух, который господствовал в этой промышленности, даже там, где цехи не были всемогущи; полное нежелание приспособляться к требованиям моды — все это, вместе взятое, привело к прекращению суконной промышленности в Голландии. К этому надо еще прибавить все увеличивавшиеся затруднения с получением хорошей шерсти. Бранденбург, Пфальц, Дания, Испания последовали примеру Англии и запретили вывоз шерсти. Другие государства, как австрийские Нидерланды>{342}, Португалия, запретили ввоз шерстяных изделий или же повысили ввозные пошлины. Местные овцы не давали шерсти такого качества, какое было необходимо для суконной промышленности. Все это привело к упадку голландской суконной промышленности в первой половине XVIII в.
В Роттердаме упадок стали переживать также другие отрасли текстильной промышленности. Производство бомбазина прекратилось уже около 1700 г., о шелкоткацком производстве ничего не было более слышно, так же как о ковровом и кружевном производствах>{343}. Лишь красильное дело продолжало еще существовать и временами даже расширялось. События последней англо-голландской войны и французское вторжение покончили, наконец, с последними остатками ткацкого и красильного дела в Роттердаме и в большинстве голландских городов.
Другой характер, во многих отношениях отличный от развития текстильной промышленности в старых голландских промышленных центрах — Лейдене, Амстердаме, Гарлеме, Роттердаме, — приняла текстильная промышленность в Тилбурге. Уже в середине XVII в. в деревнях Брабанта, в Тилбурге, существовала значительная суконная промышленность. До тех пор, пока эти области, входившие в состав генералитетных земель, считались в таможенном отношении заграничными областями, промышленность эта подвергалась высокому обложению. Но после Вестфальского мира, в 1651 г., фабриканты Тилбурга добились безлицензионного ввоза шерсти и других материалов, необходимых для производства шерстяных изделий. Это право, предоставленное вначале лишь на ограниченное время, превратилось с 1687 г. в постоянное. Торговля между Брабантом и другими областями республики стала облагаться не выше, чем в пределах самой республики. Это принесло промышленности пользу, поскольку она не стеснялась более гильдиями и системой контрольных палат. Как уже было указано выше, в XVIII в. из-за дороговизны в Голландии большая часть текстильных предприятий была перенесена в Тилбург. Около 1739 г. 600 ткацких станков работали там за счет лейденских фабрикантов>{344}.[111]
Наконец, надо еще упомянуть о текстильной промышленности, организованной в XVI в. фламандскими беженцами в восточной части Оверэйсела — в Твенте. Вначале там производили лишь полотно, но с 1728 г. начали вырабатывать полульняные и полухлопчатобумажные ткани — бомбазин