История городов будущего - страница 40

Китайский и западный Шанхай сблизились и в социальном плане. Узнав о падении империи, китайские мужчины немедля принялись отрезать свои длинные косички – обязательный символ подчинения маньчжурским императорам, в мультикультурном Шанхае подчеркивавший различия между китайцами и иностранцами. Тем, кто не поторопился, скорее по неведению, нежели из симпатий к империи, помогали китайские полицейские, выходившие на патрулирование с ножницами. «Многих безвинных крестьян-бедолаг, и слыхом не слыхавших о революции, грубо хватали и остригали сразу по прибытии на рынок», – писал один шанхайский миссионер[121]. Тем временем более продвинутые горожане наслаждались только что обретенной свободой, приглаживая волосы маслом по последней западной моде. Какими бы подражательными ни были эти первые шаги, в них зарождались новые типы самовыражения, что в итоге привело к появлению гибридной моды ультрасовременного Шанхая 1920-х годов.

Хотя сам послереволюционный Шанхай был един как никогда, именно в этот период стало очевидно, как бесконечно далек от остального Китая единственный глобальный мегаполис в стране. Лучшим выражением этой дистанции был образ ничего не понимающего крестьянина, которому насильно отстригают косичку посреди огромного города. Большая часть страны была не готова к идеалистическим проектам шанхайских националистов, которые, в отличие от соотечественников, уже имели опыт выборной демократии хотя бы на местном уровне. В начавшейся сваре между различными фракциями к власти пришла самая авторитарная из всех, вступившая в сговор с западными державами, которые по-прежнему контролировали львиную долю доходов китайского бюджета.

Череда политических убийств потрясла Шанхай и проложила дорогу к диктатуре. В январе 1912 года молодой офицер Чан Кайши, который впоследствии станет военным правителем Китая, убил соперничавшего с ним революционера Тао Чэнчжана, который лежал на излечении в шанхайском госпитале Сан-Мари. В марте 1913 года лидер националистической партии Гоминьдан Сун Цзяожэнь, готовившийся стать премьер-министром по итогам первых общекитайских демократических выборов, был убит на железнодорожном вокзале в Шанхае, откуда он должен был отправиться в Пекин для принятия присяги. В этот момент мечты о республике окончательно уступили место жестокой реальности диктатуры, в которой один деспот сменял другого.

Китайские коммерсанты Шанхая, столько сделавшие для разжигания революции, в итоге предпочли демократии стабильность. «Поскольку Шанхай является торговым портом, а не полем боя… любая партия, первой прибегнувшая к насилию, будет считаться врагом народа», – заявил председатель Торговой палаты Китая[122]. Бизнесмены решили, что в стране, по-прежнему безуспешно пытающейся догнать Запад, альтернативы сильной центральной власти просто не было. С жизнью при диктатуре можно было смириться, лишь бы никто не мешал им делать деньги.

Бомбейский городской совет (слева) и вокзал Виктория. © Dwivedi Sh., Mehrotra R. Bombay: The Cities Within. Eminence Designs, 2001

Вечером 13 октября 1857 года сотни европейцев и тысячи индийцев собрались на Эспланаде – широком, поросшем травой пространстве между Аравийским морем и бомбейским фортом Британской Ост-Индской компании. Вскоре на середину вывели двух сипаев – индийских солдат, которые служили под началом британских офицеров. По приказу капитана королевской артиллерии Болтона с мусульманина Сайада Хусейна и индуиста Мангала Гадия сорвали мундиры, а потом привязали их к жерлам заряженных пушек. «Последовала вспышка, – писала газета The Bombay Times, – и несчастные отправились в вечность. Тела изменников разорвало на части, и окровавленные куски плоти попадали на землю. Это было отвратительное и ужасающее зрелище. В этот момент сердца жалких негодяев, затевающих против нас предательство, должны были содрогнуться от страха»[123].

Британские власти Бомбея считали, что им еще повезло – бунт сипаев, как они называли это событие, в большой мере обошел их город стороной. В тот год Бенгальская армия, штаб которой располагался в Калькутте, а подразделения были расквартированы по всей северной Индии, подняла восстание против своих офицеров после того, как среди солдат пошли слухи, что новые картонные гильзы пропитаны свиным и коровьим жиром. Поскольку, чтобы засыпать порох в винтовку, солдат должен был откусить верхний кончик гильзы, это было бы нарушением религиозных норм как мусульман, которым запрещено есть свинину, так и индуистов, которым нельзя есть говядину. После того как отказавшиеся заряжать ружья солдаты подверглись публичному унижению, а некоторые были с позором уволены, бунт быстро охватил состоявший из индийцев рядовой состав.