История Италии. Том II - страница 19

стр.

. Характеризуя положение в деревне, сенатский доклад, составленный в начале 1799 г., констатировал, что неимущие слои крестьян подвергаются беспощадному грабежу и что земледельцу пришлось увидеть, как «от плуга отрывают его вола, а из рук похищают плоды его трудов»[68].

Дурной пример французов оказался заразительным: местные власти (в составе которых, как и в римском правительстве, доминировала буржуазия, отрицательно относившаяся к якобинцам) стали самовольно облагать население поборами и принудительными займами, распродавать общинные земли и присваивать церковные имущества[69]. Объявленный летом 1798 г. французским командующим обязательный набор в республиканскую армию, делавший, однако, исключение для сыновей зажиточных земледельцев и откупщиков[70], также вызывал озлобление крестьян. Такое концентрированное давление на крестьянство не замедлило принести печальные для Римской республики плоды: начались крестьянские восстания.

Вступление французской армии в папские владения и установление здесь республиканского строя произошло в момент, когда в римской деревне сложилась весьма своеобразная обстановка. Нищее и забитое крестьянство терзали неурожаи, дороговизна и недоедание, ставшие хроническим злом в конце XVIII в. В ряде местностей крестьяне пекли хлеб, состоявший на ¾ из желудей и только на ¼ из зерна. Огромная армия служителей церкви (в государстве с населением в 2,6 млн. человек насчитывалось 53 тыс. церковников[71]) прочно держала низы под своим духовным контролем. Антиреволюционная и антиякобинская пропаганда, начатая в Италии в первые годы Французской революции, приняла в Папском государстве особенно широкий размах, и ее организаторы и проводники во многом преуспели, вдалбливая в сознание религиозно настроенных масс мысль о том, что французы и якобинцы — безбожники и исчадия ада — являются их заклятыми врагами. Поэтому, когда французские войска в 1796 г. появились в Северной Италии, а затем проникли и в папские владения, низы охватил ужас перед надвигающейся катастрофой, которая в представлении запуганных до предела крестьян должна была приобрести едва ли не характер светопреставления. По деревням ползли самые фантастические слухи о французах. «Я видел собственными глазами, — свидетельствует один из современников, — как матери оплакивали судьбу своих младенцев… и судорожно целовали их, так как предвидели, что они послужат пищей для французской солдатни. Я слышал собственными ушами, как простые женщины и немощные простолюдины, воздев руки к небу или скрестив их, говорили наперебой о постыдных покушениях французов на женскую честь, о святотатственных обрядах, которыми сопровождается поднятие республиканской эмблемы, т. е. древа вольности… о запрещении таинств, о том, что они меняют веру, об их многоженстве… и о тысяче других постыдных актах варварства и безбожия, в коих французов нарочито обвиняло невежество или злоумышление, дабы вызвать к ним ненависть»[72].

Когда французские войска вступили на папскую территорию, массы, объятые всеобщим страхом, не оказали им никакого сопротивления, тем более что постоянные голодовки пробудили среди них недовольство папским правительством. Вскоре крестьяне убедились, что слухи о дьявольской природе французов ложны. Возвращаясь из городов, куда они специально ходили, чтобы посмотреть, что представляют собой эти чудовища-французы, успокоенные крестьяне говорили: «Мы думали, что дело хуже, это такие же люди, как и мы»[73]. Страх перед иноземцами постепенно прошел. Часть крестьян стала даже смутно надеяться на перемены к лучшему в своем положении. Однако реквизиции и грабежи, обрушившиеся на деревню, привели к тому, что улегшийся было страх перед французами вскоре сменился страшной ненавистью к ним и к тем «сеньорам» и «якобинцам», которые были их друзьями и пособниками.

Эти антифранцузские и антиякобинские настроения, усиленно разжигавшиеся фанатичным духовенством, приняли религиозную форму: крестьяне восставали под лозунгом защиты веры от святотатцев и осквернителей церквей. В апреле и июне французские войска уже жестоко усмиряли охваченные восстанием деревни, в частности вокруг Перуджи, где крестьяне расправлялись с представителями новых республиканских властей и вместо деревьев свободы устанавливали кресты