История Италии. Том II - страница 49

Хотя Фердинанд I Бурбон поклялся на Евангелии в верности конституции, согласие короля с конституционными преобразованиями, которое неаполитанские конституционалисты в своих политических расчетах рассматривали как важнейшее условие упрочения и дальнейшей консолидации нового режима, было чисто внешним. Лидеры конституционалистов неустанно восхваляли испанскую конституцию как некое идеальное сочетание «прав народов и прерогатив монархов», как новый «истинный договор между королем и народом», позволяющий династии опираться на признание и волю всего населения[164]. Для престарелого же короля, ненавидевшего все связанное с революцией, было совершенно неприемлемо ограничение его власти, особенно такой конституцией, как испанская, фактически отстранявшей монарха и стоявшие за ним силы от власти и сводившей на деле прерогативы короны до минимума. При первой же представившейся возможности король через своего посла в Вене сообщил австрийскому императору и Меттерниху, что он ввел конституцию и поклялся соблюдать ее против собственной воли, «с петлей на шее», под угрозой вооруженного насилия, и умолял Австрию и Англию спасти его[165]. Такая позиция короля таила в себе тяжелые последствия для нового режима в международном плане.

Обнаружились противоречия и в лагере самих конституционалистов. Мюратисты, захватившие благодаря революции высшие правительственные и военные посты, проявляли в отношении карбонариев все большее отчуждение, поскольку видели в них воплощение опасных революционных порывов, чуждых их умеренности. Поэтому они хотели полностью подчинить себе карбонарское общество и только из боязни вызвать новый взрыв не прибегли к полному разоружению нескольких тысяч карбонариев, остававшихся в Неаполе. Опасения мюратистов вызывало растущее влияние карбонариев в провинции и бурное расширение рядов общества[166]. Карбонарское движение дало возможность выступить единым фронтом против королевской власти очень широкому блоку сил, недовольных существовавшими порядками. Однако после легко достигнутого успеха стало выявляться различие целей сторонников карбонарской организации, обусловленное крайней разнородностью ее социальной базы. Наиболее влиятельные группы ее членов — буржуазные землевладельцы, «благородные», лица свободных профессий, младшие офицеры, священники — не смогли выдвинуть конкретной программы, которая помогла бы сохранить блок социальных сил, временно объединенных в карбонарском движении, и тем самым укрепить базу нового режима. С завоеванием конституции главная цель собственников буржуазного толка была достигнута, и в карбонарском обществе началось размежевание. Провинциальную буржуазию все больше занимали ее специфические экономические проблемы и стремление добиться большей самостоятельности местных органов управления[167]. Эти задачи она надеялась теперь разрешить в рамках законности, через парламент. Поэтому политическая активность собственнических слоев стала постепенно ослабевать.

Что же касается аграрного вопроса, то после победы революции, упрочившей ее экономические и политические позиции, южная буржуазия, обладавшая теперь значительно более обширными земельными владениями, чем 20 лет назад, в еще меньшей степени, чем в 1799 г., могла выступить инициатором аграрных преобразований, отвечавших нуждам крестьян и способных материально заинтересовать их в активной поддержке нового режима. Напротив, важнейшая забота земельной буржуазии состояла в том, чтобы не позволить крестьянам добиться решения вопроса об общинных землях в свою пользу и оградить крупные земельные владения от всякой опасности. Эти настроения находили отражение в политике карбонарского общества. Уже спустя две недели после вступления конституционных сил в Неаполь сочувственно настроенная к карбонариям газета «Друг конституции» поспешила со всей определенностью заявить: «Аграрные законы отвергаются справедливостью и разумом, и публичная власть не дремлет, стоя на страже прав каждого»[168]. В программном документе карбонариев Западной Аукании, считавшихся самой радикальной группой карбонарского движения на Юге, раздел, посвященный крестьянству, был сформулирован в нарочито неопределенной форме. В нем лишь говорилось, что «для поощрения почетного занятия сельским трудом… будет оказана поддержка предпочтительно тем, кто нуждается в ней»