История Италии. Том II - страница 51

. В итоге неаполитанской армии удалось осенью сломить сопротивление Палермо, однако применение Неаполем репрессий в качестве основного средства решения сицилийского вопроса привело к тому, что сепаратистские настроения на острове не только не были искоренены, но. напротив, получили еще большее распространение.

Подавление сицилийского восстания не содействовало ослаблению политической напряженности в Неаполе и не уменьшило трудности конституционного режима. Двусмысленное поведение короля, поклявшегося в верности конституции, а затем совершенно устранившегося от участия в управлении страной, вызывало растущее подозрение среди радикальных элементов в столице и провинции. В такой позиции монарха видели свидетельство его отрицательного отношения к конституционным порядкам. Фердинанда I и его сына Франциска (выполнявшего с начала июня функции королевского наместника) обвиняли в предательстве, в тайной подготовке условий для ликвидации либерального порядка, а мюратистских министров — в потворствовании королю. Подобные настроения (как следует из донесения полицейских властей правительству в начале декабря 1820 г.) находили выход в укреплении республиканского течения в среде карбонариев и других тайных обществ, в разговорах о возможности «второй революции» и в умножавшихся призывах расправиться с королем и всей королевской семьей, а также со старыми советниками короля и мюратистскими министрами[174].

Слухи и предположения о тайных связях короля и королевского наместника с иностранными державами вызывали возраставшее возбуждение и беспокойство потому, что с осени 1820 г. угроза иностранной военной интервенции выдвинулась на первый план как самая серьезная проблема неаполитанской революции.

Внешнеполитическая стратегия мюратистского правительства Дзурло — Кампокьяро строилась на предположении, что удастся убедить великие державы, особенно Австрию и Россию, в том, что введение конституционных порядков в Неаполе было не результатом революции, а обычным политическим преобразованием, реорганизацией управления, которую король санкционировал свободным выражением собственной воли[175]. Иностранным державам старались внушить мысль об абсолютной законности нового правительства и заверить их в исключительно мирном, ненасильственном характере июльского движения и всех последовавших за ним перемен, утвердивших-де полное согласие и гармонию между подданными и монархом. В соответствии с этим правительство прилагало все усилия внутри страны, чтобы не допустить никаких эксцессов и крайностей, взывало к разуму, настаивало на умеренности и дисциплине, дабы подтвердить репутацию нового порядка в Неаполе как нереволюционного и тем самым устранить повод для иностранной интервенции.

Настойчиво, если не слепо, придерживаясь этой политической линии, которая неизбежно вела к угасанию первоначального энтузиазма, конституционное правительство допустило серьезные просчеты, вызванные недостаточной информированностью об истинных намерениях великих держав в отношении Неаполя. Самый серьезный просчет заключался в том, что власти (как, впрочем, и многие неаполитанские либералы) питали малообоснованные надежды на помощь России. С первых же шагов революции вера в неизбежную поддержку Александра I (чей мифический либерализм делал его в эти годы кумиром итальянских конституционалистов) играла весьма важную роль в политических расчетах как карбонариев, так и вставших у власти мюратистов[176]. Однако если Александр I одно время и выступал против австрийской интервенции в Неаполь, боясь, что австрийское господство в Италии станет безграничным, то осенью 1820 г. страх перед революцией заставил его покончить с колебаниями и присоединиться к Австрии, настойчиво призывавшей к подавлению мятежного Неаполя из опасения, что его примеру могут последовать другие итальянские государства, и прежде всего Ломбардия и Венеция. В ноябре на конгрессе в Троппау русский император поддержал принцип интервенции в любое государство, принадлежащее к Священному союзу, если главные державы сочтут, что проведенные в нем реформы являются незаконными и подрывают принципы легитимизма. Это изменение позиции России не было должным образом оценено неаполитанскими либералами. Даже в конце января 1821 г., когда новый конгресс Священного союза в Лайбахе окончательно санкционировал австрийскую интервенцию, правительственный вестник «Джорнале коституционале», отражая настроения министерских кругов, продолжал предаваться иллюзиям о возможности предотвращения австрийского вторжения «государем, даровавшим свободу полякам»; исходя из этого, газета советовала читателям проникнуться уверенностью, что «все военные угрозы так и останутся угрозами»