История Италии. Том II - страница 62

.

Мадзини полагал, что народные массы удастся вовлечь в национальное движение, развязав партизанскую войну (ее идею он заимствовал из упоминавшегося трактата Карло Бьянко). Ссылаясь на опыт партизанского движения в Испании и России, где благодаря этому движению были побеждены «гений и армии Наполеона», Мадзини указывал на многие преимущества народной партизанской войны, считая, что она должна стать первой стадией войны национальной, а народные отряды — основой для национальной регулярной армии. Видя в народном партизанском движении «путь к спасению», Мадзини выдвинул лозунг всеобщего вооружения народа[213]. Только так можно будет одержать победу над Австрией — главным и могущественным врагом итальянской независимости и единства. Обращаясь к патриотам, Мадзини призывал их развернуть «беспощадную войну, могучую благодаря применению всех средств — от орудий до кинжала». «Поверните массы и молодежь против австрийцев, — писал он, — провозгласите крестовый поход против варвара, который грабит золото итальянцев, сосет их кровь, который лишает нас жизни, родины, имени, славы и имущества, — и нападайте первыми»[214].

В целом «Молодая Италия» обнаружила — по сравнению с карбонариями и либералами первой трети XIX в. — значительно более глубокое понимание задач, стоявших перед итальянским национально-освободительным движением. Руководимая Мадзини организация поднялась до призыва к народному восстанию, сделав тем самым значительный шаг вперед по сравнению с ограниченными методами карбонариев. Мадзини призывал возложить надежды на движение низов, и это коренным образом отличало курс новой организации от тактики либеральной и умеренной буржуазии.

Но программа новой организации отличалась глубокой противоречивостью. Делая ставку на народ как на главную потенциальную силу в борьбе за освобождение и объединение страны, Мадзини в то же время опасался возможности перерастания национального движения в социальную, классовую борьбу низов. Признавая необходимость материально заинтересовать массы, чтобы привлечь их к национальной революции[215], Мадзини уклонился от постановки вопроса о перестройке социальных отношений в деревне в пользу крестьян путем ликвидации или хотя бы значительного ограничения крупной земельной собственности феодального происхождения. Подобная позиция не могла, естественно, содействовать сближению «Молодой Италии» с основной массой итальянского народа — крестьянством. Более того, спустя год после основания им этой организации Мадзини, желая успокоить тех, кого могли отпугнуть революционность и республиканизм его программы (т. е. дворянство и земельную буржуазию), писал: «Мы не хотим террора, возведенного в систему, не хотим ни аграрных законов, ни бесполезных насилий над индивидуальными способностями, ни узурпаций собственности»[216].

Боясь оттолкнуть от себя либеральные слои дворянства и связанную с земельными интересами буржуазию, Мадзини и его организация в сущности игнорировали интересы итальянских крестьянских масс. Применительно к интересам низов программа «Молодой Италии» предусматривала только некоторые поверхностные реформы: сокращение косвенных налогов, удешевление продуктов первой необходимости, ликвидацию стеснений для мелкой торговли; эти реформы могли лишь несколько облегчить положение преимущественно городских масс, ремесленников, и именно на них в дальнейшем и предпочитал опираться Мадзини.

Выдвигая новую революционно-буржуазную и демократическую программу борьбы за объединение страны, Мадзини облек ее в религиозно-этическую форму. Учитывая повышенную религиозность народных масс Италии, особенно крестьянства, он стремился использовать религию как орудие национального движения, как средство привлечения к нему народных низов. Религиозно-этическая концепция Мадзини была призвана освящать борьбу за воссоединение Италии, провозглашая участие в этом движении как священный, религиозный долг каждого итальянца, поскольку необходимость объединения страны, согласно концепции Мадзини, вытекала из веления бога. «Существует всеобщая вера в бога, — писал он, — существует универсальная потребность в идее, в центре, в едином принципе, в котором заключались бы нормы поведения… Будем сами управлять этой идеей, этим символом объединения: представим бога творцом свободы, равенства, прогресса»