История Кольки Богатырева - страница 44

— Это она храбрится, — сказал поэтому Колька. — Виду не подает… А так она больная-пребольная… Придет домой, повалится у яслей и ревет страшным голосом…

— Ну? — Дед так удивился, что его седые брови изогнулись маленькими дугами. Он цокнул языком и протянул с сожалением: — Дела-а, брат!..

Вся армия прислушивалась к разговору, и теперь Писаренок решил, что самая пора вставить слово. Он посмотрел на деда, в глазах у Вовки была такая жалость, словно он вот-вот готов расплакаться.

— Точно… Сам видел… Катается…

Мост уже кончился. Дальше дорога за выгон круто шла в гору… Пора было действовать.

— Жалко ее! — еще раз вздохнул Колька и бросился отбивать свою корову от стада.

Если бы старик не ушел вслед за стадом сразу за гору, а постоял и посмотрел бы вниз, он бы увидел, как Зорька бежала по каменистой дороге, подгоняемая всей армией. Крутые бока ее тяжело тряслись. Зорька мотала головой, но мальчишки гикали и махали саблями, и бедное животное, которое теперь прочили в рекордистки, неслось по дороге к лесу.

Там, по единодушному мнению всей армии, росла трава самая высокая и самая густая в станице, и мальчишки спешили — к обеду Зорька должна была вернуться к реке.

Пастух запомнил рассказ Кольки о странном поведении Зорьки и поэтому в обед, когда коровы спустились к реке, посчитал своим долгом подойти к бабушке Сергеевне, чтобы хоть как-то разделить с ней ее горе.

Сергеевна уже подоила Зорьку и обвязывала марлей подойник, когда к ней подошел пастух. Они поздоровались, и дед достал из кармана старый замусоленный кисет. Он тяжело присел рядом с ведром, кивнул на реку, где стояла корова, и участливо спросил:

— Болеет?

Мальчишки, сидевшие неподалеку, все видели и слышали и все замерли в ожидании, но Сергеевна вдруг всплеснула руками.

— Так я и знала! — сказала она горько. — Болеет, Митрофаныч, видно. Обычно в полдень семь литров приносила, а нынче вот на́ тебе — и трех, гляди, нет!..

Старик покосился на Зорьку и закурил. Стряхнул со штанов на колене табачные крошки, встал с корточек.

— Задумчивая, гляди ты, стала… Все, вишь, бодрые такие, а она… Печаль какая-то, видно, завелась…

Сергеевна тоже смотрела на Зорьку. Корова стояла, как-то странно свесив голову набок, и дышала тяжело и часто, и бока ее раздувались, как кузнечные мехи…

— Ты уж посоветуй, Митрофаныч, — попросила бабка.

— Дома-то у нее — покой? Не заморили?

— Да откуда же? — снова всплеснула руками бабушка.

— Заморенная она, — уверял Митрофаныч. — И похудшало ей, утром бодрей казалась…

Мальчишки, как один, встали и, не оглядываясь, тихонько пошли от берега. Армия отступала.

— «Замо-о-ренная»! — передразнил пастуха Писаренок.

Будешь тут заморенный! Кто ж знал, что все получится не так, как предполагали ребята!..

Армии не повезло. Как только утром мальчишки с Зорькой вошли в лес, на полянке показался лесничий.

— Потравщики! — закричал он, снимая с плеча ружье. — Управы на вас нет! А ну, давай корову!

Черные усы у него топорщились под большим угреватым носом, глаза сверлили мальчишек.

И армия дрогнула.

Колька схватился за веревку, которую он привязал к рогам Зорьки, чтобы легче ее было переводить туда, где трава погуще, и потащил корову сквозь кусты. Все кинулись за ним. Выбиваясь из сил, спасали мальчишки Зорьку и скрывались сами. Они пересекали многочисленные лесные овраги, и корова тяжело спускалась вниз, а потом нехотя взбиралась наверх вслед за Колькой. Они переходили болота и ручейки, и под ногами у Зорьки чавкала жирная грязь. Они саблями прокладывали путь сквозь кусты и потом мчались через поляны, и Зорька неслась впереди, как добрая скаковая лошадь.

Лесничий был без лошади, и только поэтому армия сумела улизнуть от него. Но пастись Зорьке, конечно, было уже некогда. Пока помыли ее в холодном ручейке на краю леса, солнце встало в зените, и надо было гнать Зорьку на речку. Какое уж там молоко, если бедной Зорьке удалось, наверное, всего пару раз щипнуть пыльную тимофеевку, что растет обочь дороги.

Потому и заморенная.

Конечно, сегодня даже не стоит считать, сколько надоит вечером Колькина бабушка.

Мальчишки переживали неудачу, и на военном совете, который состоялся в тот же день, было решено изменить тактику.