История Консульства и Империи. Книга I. Консульство - страница 7

стр.

Многие эмигранты, претерпевшие кораблекрушение близ Кале, с некоторого времени возбуждали к себе всеобщее участие. Эти несчастные люди, находясь между страхом смерти и строгостью закона об эмиграции, предпочли броситься к берегам Франции, не предполагая, что отечество будет к ним строже самой бури. Приверженцы строгих мер объявили (и отчасти справедливо), что эти эмигранты отправлялись в Вандею, чтобы там принять участие в возобновляющейся народной войне, и вследствие того их непременно нужно подвергнуть всей строгости закона об эмиграции. Но чувство человеколюбия, по счастью, пробудившееся в народе, отвергло это мнение.

Консулы постановили освободить эмигрантов, но выслать их из республики. Это решение было принято с единодушным одобрением, как свидетельство твердой и умеренной политики. А между тем, если б такое решение приняла Директория, его бы непременно сочли недостойным потворством партии эмигрантов.

Политика временных консулов была не совсем благоразумна только в отношении партии революционеров. Против нее, разумеется, были возбуждены раздражение и недоверие, и среди всех примиряющих и целительных действий правительства строгость соблюдалась по отношению к ней одной.

Генерал Бонапарт, имея в руках бразды правления и войско, ничего не боялся. Он показал 13-го вандемьера, как умеет усмирять восстания, и не беспокоился о действиях нескольких выспренных патриотов, которые не имели за собой реальной силы. Но сотоварищи его, Сийес и Роже Дюко, не разделяли его самоуверенности. К ним присоединились и некоторые из министров и уверяли генерала, что необходимо принять меры предосторожности.

Склонный по характеру к действиям энергичным, хотя и вынуждаемый политикой к умеренности, генерал Бонапарт согласился наконец выслать тридцать восемь членов революционной партии и заключить восемнадцать бунтовщиков в Ла-Рошель, Общественное мнение, хотя и не расположенное к революционерам, приняло эту меру холодно, почти с порицанием. Жестокость и насилие до того всех испугали, что их не желали даже против людей, которые сами позволяли себе всевозможные неистовства в том же роде. Со всех сторон посыпались просьбы в пользу по крайней мере нескольких имен, занесенных в список изгнания.

Генерал Бонапарт послал преданного ему генерала Ланна в Тулузу. При одном появлении этого офицера все попытки к сопротивлению исчезли, Тулуза успокоилась, филиалы «клуба Манежа» были закрыты во всех городах. Революционеры увидели, что общественное мнение против них, а во главе правительства находится человек, которому никто не смеет противиться. Итак, они подчинились: самые отчаянные — с воплем бешенства, скоро задушенным, остальные — с надеждой, что под властью «нового Кромвеля» революция и Франция не будут, по крайней мере, завоеваны в пользу Бурбонов, англичан, австрийцев или русских.

Счастливое прекращение попыток к сопротивлению дало правительству возможность исправить жестокие меры. Приговор, произнесенный над революционерами, был отменен. Вместо ссылки и заточения в Ла-Рошели их отдали под полицейский надзор, а затем отменили и сам надзор. Другие разумные, искусные и властные распоряжения нового правительства вскоре изгладили эту меру из памяти.

Вандея, в свою очередь, обратила на себя все внимание консулов. К концу Директории там началось восстание, но вступление в должность Бонапарта совершенно изменило порядок вещей и указало всем республиканским партиям другое направление.

Некоторые из предводителей роялистов сражались на полях Вандеи, другие были заняты в Париже политическими интригами. Предаваясь, как и все партии, которые норовят опрокинуть правительство, деятельной игре ума и беспрестанно придумывая новые комбинации в пользу своего предприятия, они вообразили, что, может быть, есть средство поладить с генералом Бонапартом. Они полагали, что человеку с такими высокими дарованиями не может быть приятно возвыситься на шаткой сцене революции на несколько дней, чтобы потом, подобно предшественникам, навек исчезнуть в бездне, отверстой у его ног, и что он гораздо охотнее согласится занять место в мирной и правильно устроенной монархии, будучи ее украшением и опорой. Одним словом, они были до того легковерны, что надеялись угодить ролью Монка человеку, которому даже роль Кромвеля казалась слишком ничтожной.