История Куллерво - страница 8

стр.
Пусть цветы цветут на взгорках,
От звучанья того рога.
Разукрась весь край пустынный,
Заколдуй опушку леса,
Чтоб мои коровки ели
Золотого сена вдоволь,
Стебли трав посеребренных.
О, прислужница Паликки
С твоей спутницей Телендой,
Где рябина недосмотрит,
Ты родник пошли коровам,
Серебром пускай бежит он.
По следам ступней легчайших
Пусть струят ключи прохладой,
И ручьи текут пусть быстро,
И стремительные реки
Меж сияющих полянок,
Чтоб поить водой медовой,
Чтоб коровы влагу пили,
Чтоб их сок ручьем струился
Прямо в вымя их большое,
Чтобы молоко ручьями,
Белой пеной чтоб струилось.
Калутсе, лучшая хозяйка
И защитница от порчи,
Там, где лес не защитит их,
Отведи от них напасти,
От рук неловких сохрани их,
Что молоко прольют на землю,
Чтоб не убежало в Пулу,
Чтобы Танто не досталось.
Но когда достигнут Каме,
Пусть их вымя будет пухлым,
А ведро до края полным,
Пусть хозяйке будет радость.
О, Теренье, дева Самьяна,
Дочка леса и чащобы,
В мягком и прекрасном платье,
С волосами всех светлее,
В башмачках из красной кожи,
Если вишня не вернет их,
Стань пастушкой им надежной,
Когда солнце спать приляжет,
Вечерней птицы песнь раздастся.
Пока сумрак не сгустился,
Ты скажи моим рогатым,
Позови моих копытных,
Их направь домой вернуться.
Дома тихо и спокойно,
Здесь на отдых прилечь сладко,
Незачем блуждать в чащобе
И мычать в пустынных землях
На озерах края Сутси.
И тогда придут коровы,
И огонь зажгут хозяйки
На полях с травой медовой,
На земле, где ягод россыпь.

[Следующие строки смещены, чтобы обозначит смену ритма. В издании Кирби они не выделены, но в комментариях перед руной отмечается, что это «обычные в таких случаях молитвы и заговоры» (Kirby,Vol.2, p. 78). Магоун дает строкам заголовок «Заговор на возвращение скота, строки 273-314» (Magoun, р. 232). – Ред.]

Тогда прислужница Пеликки
И ее спутница Теленда
Пусть возьмут березы ветку,
Можжевельником пусть гонят,
Из объятий Саньи скот мой,
Меж стволов ольхи тенистых,
Чтоб доить их в час вечерний.

[Как и выше, эти строки смещены, чтобы обозначить смену ритма и отделить их от предыдущих. В комментариях Кирби отмечает, что это заговор «от медведей на пастбищах» (78), в то время как Магоун дает заглавие «Заговор, охраняющий от медведей, строки 315-542» (p.232). – Ред.]

О, ты, Уру,о, мой милый,
Медоволап, что правит лесом,
Мы с тобою мир заключим
В эти теплые дни лета,
Лета дни, что шлет Создатель,
В дни, когда смеется Илу.
Будешь спать ты среди луга,
Уши ты набьешь соломой,
Или скроешься ты в чаще,
Чтоб не слышать колокольцев,
И пастуший громкий говор.
Пусть мычание и песня
Клокольцев среди луга
В бешенство тебя не вводят,
Твои зубы пусть не дразнят.
Лучше ты блуждай в болотах,
Или в зарослях чащобы.
Пусть твой рык в глуши затихнет,
Пусть твой голод не проснется,
Пока в Самьян медом пчелы
Не наполнят в холмах ульи,
В золотых просторах Кеме,
Пчелы, что летят с жужжаньем.
Пусть союз наш будет вечным,
Мир меж нами не прервется,
Чтоб мы жили мирно летом,
Летом, что Творец послал нам.

[Как и в предыдущих случаях, этот отступ показывает смену ритма, в данном случае - заключительную часть молитвы женщины. Ни Кирби, ни Магоун не выделяют таким образом эти строки. – Ред.]

Всем мольбам и заклинаньям,
О, ты, Укко, мой владыка,
Внемли всем моим призывам.
Держи в оковах собак Куру,
И свяжи лесных созданий,
В Ильве солнце помести ты,
Сделай дни все золотыми.

Была жена Асемо искусна в пении молитв, и к тому же пеклась о своей выгоде. И потому длинна была молитва к Илукко и его девам о коровах, что были красивыми и лоснящимся.

Так Сари ушел, положив еду в мешок, и погнал стадо заливными лугами, болотами и пустошами к зеленой лесной опушке, и всю дорогу горевал и бормотал про себя: «Горе мне, несчастному, злая мне выпала судьба. Вечно смотреть мне на хвосты быков, продираясь сквозь болота и однообразные равнины». И вот, подойдя к освещенному солнцем склону, присел он отдохнуть. Достал он свой обед и подивился его весу, сказав: «Жена Асемо еще никогда не давала мне так много еды».

И задумался он о своей жизни и о том богатстве, в котором купается его злая хозяйка, и о пшеничном хлебе с маслом, нарезанном толстыми кусками, и о вкуснейших пирогах, и о напитках, которыми утоляют жажду вместо воды. «Один черствый хлеб, - подумал он, - дает она мне, а в лучшем случае овсяные лепешки, да и то смешанные с соломой и еловой корой, и капусту, когда ее дворняги съедят все сало». После вспомнил он былые вольные дни, Ванону и свою родню, и так заснул. А когда птица разбудила его, защебетав о наступлении вечера, [он] погнал стадо домой и, присев на кочку, снял с плеча мешок.