История лабораторииЉ27 (5) - страница 2

Ивик уже приготовился к нехорошим новостям. Ведь вряд ли кто-то потрудился бы написать ему, если бы, к примеру, господин Чистиленс дал ему кафедру. Однако сообщение оказалось предельно коротким:

«Выходи»

А на следующей строчке, через пару секунд появилось еще и:

«Срочно»

А вот теперь и в правду стоило начинать беспокоиться, коли тот, кто писал, так настойчив. Скорее всего, это господин Мергольт, или, если он вышел куда-то, то Барек.

Тем временем в квадрате появилась новая надпись, но читать ее Ивик уже не стал. Вместо этого он закрыл глаза стараясь сосредоточиться на темноте. Не просто темноте под глазами, а той абсолютной темноте мгновения между «тем» и «этим».

Как они не бились, а создать более удобную систему выхода им так и не удалось. Никаких проблем с выходом в случае смерти в игре, равно как и в случае победы у них не возникало. Если не вдаваться в подробность, машина попросту отключалась. Но вот с выходом откуда-то из середины игры возникли некоторые проблемы. Игрок должен сам выйти из игры, и, как оказалось, это не такая уж простая задача. Впрочем, Ивик к этому уже привык.

И вот темнота сменилась непроглядной тьмой, которая бывает только ТАМ.

Секунды тянуться как мед, уже с месяц стоящий в открытой банке и порядком засахарившийся. Можно подумать, что время вовсе не движется. Даже медленнее, чем деформируется стекло, по миллиметру в столетия.

Но вот появилась едва различимая белая точка.

И настоящий мир заполнил все вокруг.

Цвета обретают краски, а пятна цвета складываются в стул, стоящий посреди комнаты, стол с кучей черновиков и недопитым кофе, старенький шкаф, окно, за которым льёт дождь уже третий день подряд, и прочим наполнением комнаты. Сивикус протирает глаза, стягивает с головы кожаную шапочку с парой десятков прикрепленных к ней проводов, крепко обтягивающую голову, расстегивает ремни вначале на руках, потом на ногах.

Уже немолодой и невысокий мужчина, не столько грузный, сколько внушительный, хоть живот у него тоже имеется, сидел около пульта управления «Машиной-02» и наблюдал за тем, как Ивик освобождает себя от ремней.

— Что-то случилось, господин Хенеус?

— Сколько раз тебе повторять, что я уже давно не твой учитель, так что и звать меня тебе стоит просто Хеном, — хоть и прозвучало оно довольно жизнерадостно, лицо господина Мергольта оставалось серьезным. Если приглядеться, на нем можно было обнаружить даже грусть.

— Эм… — Ивик несколько замялся. От подобных привычек отвыкаешь с трудом и эти «вы» вырываются как-то сами собой.

— Хен, что-то случилось?

В ответ господин Мергольт лишь вздохнул.

— Что-то плохое? — продолжал допытываться Ивик.

— Ты садись, выпей кофе, — вместо ответа произнес господин Мергольт.

Продолжил он лишь после того, как Ивик сел и отпил уже давно остывший кофе:

— Крав умер.

— Вот как….

— Да… дела, а ведь он младше меня лет на… на 16 лет, вот оно как бывает. А ведь во всем виноват лишь какой-то маленький сосуд.

Господин Хенеус говорил еще что-то, но Ивик его уже не слушал. Нельзя сказать, что это было неожиданностью. По большому счету, все уже были готовы к этому, хотя знахари как всегда говорили, что надежда еще есть, что они сделают все, что могут и так далее. Но толку от их обещаний, когда сделать ничего нельзя.

Зеланский Краавтис умер то ли от тромба в мозгу, то ли кровоизлияния, то ли еще чего-то в этом роде. Ивик не был силен в медицине.

— Когда это случилось? — спросил он не столько потому, что это действительно было ему интересно, сколько потому, что так было положено.

— Говорят, что уже под утро, — еще раз вздохнув, ответил господин Мергольт. — Он ведь так и не пришел в себя. Только бормотал что-то под нос.

Ивик даже не был уверен, когда умер господин Краавтис — этой ночью или 4 дня назад, на его руках. Ведь именно Ивик был тем, кто помогал главе лаборатории N 27 надеть шлем и застегнуть ремни на ногах, как оказалось, в последний раз. И он же подхватил своего начальника, когда тот обвис на ремнях.

Поначалу Ивик не понял, что произошло что-то непоправимое. Обмороки при работе с «Машиной»… нет, нельзя сказать, что они были нормой, но случались, и не раз, в том числе и у него самого. Дрожь пробрала его только тогда, когда он заглянул в глаза Краавтиса, все еще открытые, хоть он и потерял сознание. Они были багрово-красные. Не просто налиты кровью, как бывает, когда просидел за книжкой до утренних петухов.