История Лестера Колтмена - страница 7

Вопрос: Поскольку убийство (и вообще преступление) играет важную роль в трагедиях в земном театре, откуда ваши авторы трагедий берут материал для своих пьес?

Это воспоминания о земных драмах, и поскольку истинное искусство не исчезает, оно может быть художественно воспроизведено здесь, и мы получим от него такое же удовольствие, как и на земле. Эти драматические образы – были и всегда останутся неотъемлемой частью каждого истинного художника.

Вопрос: Расскажи нам, как ты умер.

Я уверен, что многим будет интересно узнать немного о том, как происходил мой переход 27 ноября 1917 года. Поэтому рискуя показаться эгоистом, я расскажу некоторые подробности и, возможно, устрою тест, хотя это очень трудно, и может оказаться безрезультатным, как всегда случается, когда этого стараются добиться.

Это утро было очень мрачным и хмурым, когда в 7 утра нам было приказано собраться в районе Фонтэн-Нотр-Дам (Камбре). Не успели мои люди установить орудия, по нам сразу же открыли такой огонь, что хуже и представить себе трудно. К несчастью, на карте была ошибка, сделанная кем-то, кто страдал от последствий контузии, которая полностью разрушила все наши блестяще продуманные планы (это действительно так, потому что нами командовал один из лучших офицеров с такими стратегическими способностями, что с ним вряд ли кто-то мог сравниться) и мы оказались перед одной из самых мощных огневых позиций бошей (боши - презрительное прозвище немцев во Франции, из французского перешло в английский - прим. переводчика).

Пять наших орудий были отлично расположены, и мой пулемет тоже занимал бы отличную позицию, если бы не ошибка, о которой я уже упомянул. Этот роковой просчет был обречен изменить весь ход событий, и вместо успеха, которого мы намеревались добиться под нашим великолепным командованием, нас ждали полный провал и поражение. Я видел, как вокруг меня пали мертвыми двадцать человек, прежде чем сам оказался лежащим без сознания на колесе пулемета. После этого я ничего больше не помню, пока не очнулся в красивой мирной обстановке в окружении прекрасных сущностей, которые ухаживали за мной, пронизывая меня своей пульсирующей жизненной энергией. Я узнал, что шрапнель, свалившая меня на корпус пулемета, не убила меня. Один из моих товарищей (Благослови его Господь за его мужество и преданность!) отнес меня к месту, где осколок снаряда добил меня окончательно. Что же, теперь все кончено, и те любящие души, которые так скорбели обо мне, со временем и благодаря бесконечной Божьей милости примирились с этой утратой, но не забыли обо мне, благослови их Господь! Агония по обе стороны «завесы» стихла, и теперь посредством того, что с опытом превращается в удивительно свободный и непринужденный медиумизм, я могу выходить на связь так же легко, как земной человек делает это, пользуясь телефоном.

Я хотел бы поблагодарить своих дорогих товарищей, все еще живущих во плоти, за их доброту, терпение и мужество в том сокрушительном сражении у наших любимых пулеметов. Где сейчас Т. Г.? Я надеюсь, что он когда-нибудь увидит эти записи. Он был великолепен! Трудно выделить кого-то, потому что все они были такими преданными, такими отважными, полными надежд и радости. Я с нетерпением жду того дня, когда все эти добрые души окажутся здесь со мной. Мы будем «праздновать», мы будем вспоминать и не будем ни на что жаловаться. Многие уже здесь и очень счастливы. Пил, Уилсон, Берк – я часто их встречаю. Мы реконструировали поле битвы и снова прошли через сражение у Кабре. Сожаления, кроме того, что они бесполезны, все больше и больше и больше отдаляют нас от философского умонастроения, которое необходимо для прогресса. Нет большей истины, чем та, что горе (телесная или душевная боль) является одним из величайших учителей в замысле жизни. Каким же тяжелым кажется это переживание! Но даже на земле многие понимают и признают, что самые великие страдания рождают радость.

Посещая наших близких на земле, мы видим повсюду настоящее, прочное душевное счастье, порожденное страданиями и отчаянием, вызванными этой ужасной войной. Мы видим подъем каждого отдельного эго, пережившего агонию утраты, подъем из узкой, замкнутой ячейки эготизма в сторону более широкой общности и более справедливой оценки истинного братства людей.