История Лейлы, сестры Ездры - страница 11
Лейла опустилась на колени. За ее спиной Ездра громко объявил:
— Лейла приехала, учитель!
Одеяло откинулось с большей живостью, чем Лейла могла ожидать. Светлые глубоко посаженные глаза внимательно взглянули на нее. Живость глаз являла резкий контраст с изможденным лицом и тысячью морщинок на лбу и щеках. Несмотря на весьма преклонный возраст, шевелюра учителя Баруха оставалась темной. А вот кольца бороды, покрывавшей его грудь, были белы, как шкура ягненка. В бороде тонули тонкие морщинистые губы, открывавшие в улыбке пеньки зубов.
— Лейла, голубка моя! Да благословит тебя Предвечный.
Голос был слабым и глухим, но радостным.
Учитель Барух еще дальше сдвинул одеяло. Его руки, казалось, состоявшие из одних костей, скрепленных вощеной пятнистой кожей, сжали пальцы Лейлы с необыкновенной силой и нежностью. Это всякий раз изумляло ее. Наклонившись, она ласково поцеловала старика в лоб.
— Здравствуйте, учитель Барух! Ездра сказал мне, что вы заболели.
Рот учителя Баруха широко открылся в смехе, отчего складки на шее мелко затряслись, а веки опустились.
Восстановив дыхание, старик пробормотал, не открывая глаз:
— Ездра очень молод и очень добр ко мне! Ездра так уверен, что Предвечный желает сделать из меня «патриарха», что решил, будто я болен! А истина в том, голубка моя, что я вовсе не болен.
Он замолчал, снова сжав руки Лейлы. Из-под приподнявшихся век сверкнул насмешливый и проницательный взгляд.
— Просто пришел час моей смерти, голубка моя. Предвечный не разделяет точки зрения Ездры! Он не желает делать из меня ни нового Ноя, ни Авраама. Я не проживу три сотни лет. Барух бен Нериах я есть, Барухом бен Нериахом я и умру. И весьма скоро!
За спиной у Лейлы Ездра нетерпеливо заметил:
— Истина и в том, учитель, что у тебя всю ночь болел живот.
— Боль в животе тут ни при чем, — чуть более резким тоном возразил учитель Барух. — С болью в животе ты рождаешься и с ней живешь дальше. Что до меня, то живот у меня болит уже около ста лет. Но печаль, которая превращает мою кровь в воду и сокращает дни моей жизни, в том, что мне никогда не увидеть Иерусалим восставшим от своего позора. Я умру, а город, избранный Яхве, так и пребудет распахнутым перед врагом и оставленным ему на откуп. Знать, что аммонитяне и азотяне пляшут на руинах Храма, — вот в чем моя болезнь, голубка. Вот та кара, которую наложил на меня Предвечный.
Лейла нахмурилась и запротестовала:
— Почему вы так говорите, учитель Барух? Эти беды закончились. Уже давно Неемия заново возвел Храм, и Иерусалим живет по законам Яхве! Вы же сами нам об этом рассказали, Ездре и мне, когда пришли к нам.
Старик вскинул ладони жестом отчаянного протеста, будто его пронзила острая боль.
— Забудь те наивные слова, дочь моя! Не отягощай моей вины перед Предвечным.
Лейла в недоумении обернулась к Ездре.
— Значит, ты не слышала новости, — мрачно сказал Ездра. — Ничего удивительного! В доме дяди Мардохея это мало кого заботит.
Лейла почувствовала тревожный холодок и невольно подумала о табличке Антиноя.
— Какой новости? — спросила она.
— Неемия, сын Гакалии, умер около пяти лет назад. Он потерпел крах.
— О!
Ее облегчение не ускользнуло от Ездры. Она почувствовала, что краснеет.
Голос учителя Баруха зазвучал громче, обретая силу и ясность:
— Яхве сказал Моисею: «Когда же обратитесь ко Мне и будете хранить заповеди Мои и исполнять их, то даже будь вы изгнаны на край земли, и оттуда соберу вас и приведу вас на место, которое избрал Я, чтобы водворить там имя Мое». Вот какие слова повторял в душе Неемия, сын Гакалии, когда покидал Цитадель Суз. И эти слова мы должны хранить в наших сердцах.
Указательный палец старика уперся в грудь Лейлы. В его светлых глазах больше не осталось ни улыбки, ни иронии, они выражали лишь твердость и клокочущий гнев.
— И вот прошло пятьдесят четыре года с тех пор, как Неемия отправился в Иерусалим, чтобы утвердить там волю Яхве. Но утвердил там лишь груду кирпичей.
— На протяжении четырех лет Кир Младший правил в Иудее, — вмешался Ездра. — Из Иерусалима и от Неемии до нас доходили лишь разрозненные слухи. Новости, которые мы получали, не были хорошими, но и плохими их не назовешь. Торговцы, прибывавшие в город Сузы, заверяли, что Кир относился к евреям с такой же благосклонностью, что и его отец и дед. Храм и стены Иерусалима блистали, словно творение мечты. Но это была лишь болтовня караванщиков, одурманенных пальмовым пивом! Вздор, ласкавший слух евреев в изгнании, которые были только рады заглушить укоры совести.