История любви - страница 20
Так или иначе, после всяких благословений Фил сел в автобус, а мы стояли и махали, пока тот не скрылся из вида. Только тогда до меня стала доходить сногсшибательная правда.
— Дженни, теперь мы законно женаты.
— Точно, теперь я могу быть сучкой и стервой.
12
Если одним словом можно описать нашу повседневную жизнь в первые три года, то слово это — экономия. Каждое мгновение мы были сосредоточены на том, как наскрести деньжат на все, что нам было нужно. Обычно нам удавалось свести концы с концами. И в этом не было ничего романтичного.
Помните известное четверостишие Омара Хайяма? Ну, о том, чтобы лежать под деревом с томиком стихов, ломтем хлеба, кувшином вина и так далее. Теперь замените томик стихов на монографию Скотта о трестах и увидите, как этот поэтический образ вписывается в мою идиллическую жизнь. Рай? Нет, говно собачье, а не рай! Меня мучили одни и те же вопросы: сколько стоят эти самые «Тресты», где их достать по дешевке у букиниста, на что купить хлеба и вина, где взять денег, чтобы расплатиться с долгами?
Жизнь меняет. Теперь самое простое решение приходилось подвергать скрупулезному рассмотрению бюджетной комиссии, заседавшей у меня в голове.
— Оливер, пойдем вечером на Беккета?
— Три доллара.
— То есть?
— То есть полтора доллара твой билет, полтора доллара мой.
— Это значит «да» или «нет»?
— Ни то ни другое. Это значит три доллара.
Медовый месяц мы провели на яхте вместе с двадцатью одним ребенком. Это значит, что с семи утра и пока не надоест юным пассажирам, я бороздил волны на тридцатишестифутовой яхте класса «Родс», а Дженни приглядывала за детьми в яхтклубе «Пекод».
Было это в Кейп-Коде, в Деннис-порте, которому еще принадлежал большой отель, пляж и несколько десятков маленьких домиков для сдачи внаем. На одном из самых крошечных бунгало я мысленно прикрепил мемориальную доску: «Здесь спали Оливер и Дженни — когда не занимались любовью».
Надо отдать должное нам обоим — даже после долгого дня обхаживания клиентов (львиную долю наших доходов составляли чаевые) мы с Дженни все еще были внимательны друг к другу. Я сказал «внимательны», потому что нет слов описать, каково это — любить Дженни Кавиллери и быть любимым ею. Извините, я хотел сказать — Дженни Барретт.
Прежде чем отправиться в Кейп-Код, мы сняли дешевую квартирку в северном Кембридже. Я называю это «северным Кембриджем», хотя формально дом находился в черте города Соммервилла. Коттедж, который, по выражению Дженни, отремонтировать уже было нельзя, проектировали на две семьи, а потом переделали в четырехквартирный. Взяли с нас явно больше, чем все это стоило, но что могут сделать бедные выпускники? Рыночная экономика!
— Послушай, Оливер, а почему пожарные не опечатали эту халупу? — спрашивала Дженни.
— Наверное, побоялись войти внутрь.
— Я тоже.
— В июне ты не боялась.
Разговор этот происходил в сентябре, когда мы возвратились в Кембридж.
— Тогда я еще не была замужем. Теперь, рассуждая как замужняя женщина, я считаю, что это жилище небезопасно со всех точек зрения.
— И что ты собираешься делать?
— Поговорить с мужем, — ответила она. — Он этим займется.
— Слушай, я твой муж, — заявил я.
— Правда? Докажи!
— Как? — спросил я, подумав про себя: нет, только не на улице.
— Перенеси меня через порог, — сказала она.
— Ты что, веришь во всю эту чепуху?
— Ты сначала перенеси, а потом я решу.
О’кей. Я подхватил ее на руки и, преодолев пять ступенек, внес на крыльцо.
— Почему остановились? — спросила она.
— Разве это не порог?
— Нет, не порог!
— Здесь около звонка наши имена.
— Официально это не порог. Давай наверх, старая развалина!
До «настоящего порога» было двадцать четыре ступеньки, и мне пришлось остановиться на полпути, чтобы перевести дух.
— Почему ты такая тяжелая?
— Тебе не приходило в голову, что я могла забеременеть?
От этого вопроса переводить дух мне стало не легче.
— Ты что, серьезно?
— Ага, испугался!
— Нет.
— Врешь, подготовишка.
— Ну, вообще-то да, но только на секунду.
Я перенес ее через наш порог.
То были оставшиеся в памяти редкие и драгоценные мгновения, к которым слово «экономия» не имело никакого отношения.