История любви - страница 20

стр.

Так или иначе, после всяких благословений Фил сел в автобус, а мы стояли и махали, пока тот не скрылся из вида. Только тогда до меня стала доходить сногсшибательная правда.

— Дженни, теперь мы законно женаты.

— Точно, теперь я могу быть сучкой и стервой.

12

Если одним словом можно описать нашу повседневную жизнь в первые три года, то слово это — экономия. Каждое мгновение мы были сосредоточены на том, как наскрести деньжат на все, что нам было нужно. Обычно нам удавалось свести концы с концами. И в этом не было ничего романтичного.

Помните известное четверостишие Омара Хайяма? Ну, о том, чтобы лежать под деревом с томиком стихов, ломтем хлеба, кувшином вина и так далее. Теперь замените томик стихов на монографию Скотта о трестах и увидите, как этот поэтический образ вписывается в мою идиллическую жизнь. Рай? Нет, говно собачье, а не рай! Меня мучили одни и те же вопросы: сколько стоят эти самые «Тресты», где их достать по дешевке у букиниста, на что купить хлеба и вина, где взять денег, чтобы расплатиться с долгами?

Жизнь меняет. Теперь самое простое решение приходилось подвергать скрупулезному рассмотрению бюджетной комиссии, заседавшей у меня в голове.

— Оливер, пойдем вечером на Беккета?

— Три доллара.

— То есть?

— То есть полтора доллара твой билет, полтора доллара мой.

— Это значит «да» или «нет»?

— Ни то ни другое. Это значит три доллара.

* * *

Медовый месяц мы провели на яхте вместе с двадцатью одним ребенком. Это значит, что с семи утра и пока не надоест юным пассажирам, я бороздил волны на тридцатишестифутовой яхте класса «Родс», а Дженни приглядывала за детьми в яхтклубе «Пекод».

Было это в Кейп-Коде, в Деннис-порте, которому еще принадлежал большой отель, пляж и несколько десятков маленьких домиков для сдачи внаем. На одном из самых крошечных бунгало я мысленно прикрепил мемориальную доску: «Здесь спали Оливер и Дженни — когда не занимались любовью».

Надо отдать должное нам обоим — даже после долгого дня обхаживания клиентов (львиную долю наших доходов составляли чаевые) мы с Дженни все еще были внимательны друг к другу. Я сказал «внимательны», потому что нет слов описать, каково это — любить Дженни Кавиллери и быть любимым ею. Извините, я хотел сказать — Дженни Барретт.

* * *

Прежде чем отправиться в Кейп-Код, мы сняли дешевую квартирку в северном Кембридже. Я называю это «северным Кембриджем», хотя формально дом находился в черте города Соммервилла. Коттедж, который, по выражению Дженни, отремонтировать уже было нельзя, проектировали на две семьи, а потом переделали в четырехквартирный. Взяли с нас явно больше, чем все это стоило, но что могут сделать бедные выпускники? Рыночная экономика!

— Послушай, Оливер, а почему пожарные не опечатали эту халупу? — спрашивала Дженни.

— Наверное, побоялись войти внутрь.

— Я тоже.

— В июне ты не боялась.

Разговор этот происходил в сентябре, когда мы возвратились в Кембридж.

— Тогда я еще не была замужем. Теперь, рассуждая как замужняя женщина, я считаю, что это жилище небезопасно со всех точек зрения.

— И что ты собираешься делать?

— Поговорить с мужем, — ответила она. — Он этим займется.

— Слушай, я твой муж, — заявил я.

— Правда? Докажи!

— Как? — спросил я, подумав про себя: нет, только не на улице.

— Перенеси меня через порог, — сказала она.

— Ты что, веришь во всю эту чепуху?

— Ты сначала перенеси, а потом я решу.

О’кей. Я подхватил ее на руки и, преодолев пять ступенек, внес на крыльцо.

— Почему остановились? — спросила она.

— Разве это не порог?

— Нет, не порог!

— Здесь около звонка наши имена.

— Официально это не порог. Давай наверх, старая развалина!

До «настоящего порога» было двадцать четыре ступеньки, и мне пришлось остановиться на полпути, чтобы перевести дух.

— Почему ты такая тяжелая?

— Тебе не приходило в голову, что я могла забеременеть?

От этого вопроса переводить дух мне стало не легче.

— Ты что, серьезно?

— Ага, испугался!

— Нет.

— Врешь, подготовишка.

— Ну, вообще-то да, но только на секунду.

Я перенес ее через наш порог.

То были оставшиеся в памяти редкие и драгоценные мгновения, к которым слово «экономия» не имело никакого отношения.