Фил Кавиллери курил в вестибюле уже энную по счету сигарету.
— Фил! — тихо сказал я.
— Да? — Он поднял глаза, и я подумал, что он уже знает.
Ему нужно было сейчас какое-то физическое утешение. Я подошел и положил руку ему на плечо, боясь, что он сейчас разрыдается. Я был уверен, что сам я не заплачу. Я просто не мог. В смысле, я был уже по ту сторону всего этого.
Фил положил свою руку на мою.
— Жаль, — пробормотал он. — Жаль, что я… — Он запнулся. Я ждал. Куда теперь было спешить?
— Жаль, что я пообещал Дженни быть сильным… ради тебя.
И, как бы выполняя данное обязательство, он тихонько потрепал меня по плечу.
Однако сейчас мне надо было остаться одному. Глотнуть свежего воздуха. Может быть, пройтись.
* * *
Приемный покой внизу был погружен в тишину. Слышался лишь стук моих каблуков по линолеуму.
— Оливер!
Я остановился.
Это был отец. Мы были одни, если не считать дежурной в регистратуре.
Но я не мог сейчас говорить с ним. Глядя перед собой, я направился к вращающимся дверям. Через мгновение он тоже вышел на улицу и остановился рядом со мной.
— Оливер, — произнес он. — Ты должен был сказать мне.
Было очень холодно. Это было даже хорошо, потому что меня охватило какое-то оцепенение, и я хотел почувствовать хоть что-нибудь. Отец продолжал говорить, а я молча стоял, подставив лицо порывам холодного ветра.
— Я сразу помчался сюда, как только узнал.
Я забыл взять пальто. От стужи у меня заломило все тело. Хорошо. Очень хорошо.
— Оливер, — настойчиво повторил отец. — Я хочу помочь.
— Дженни умерла, — сказал я.
— Мне очень жаль… — ошеломленно прошептал он.
Не знаю почему, но я все повторял слова, которые когда-то давным-давно узнал от чудесной девушки, которая теперь умерла.
«Любовь — это когда ни о чем не нужно жалеть».
А потом я сделал то, чего никогда не делал в присутствии отца, тем более — у него на груди. Я заплакал.