История моей жены - страница 36

Правда, позднее, когда выпивка дала себя знать сильнее, она не сумела совладать с собой: бегло переглянулась с высоким, стройным, молодым рабочим, когда тот встал от стола слегка поразмять кости и покосился в нашу сторону. В этом отношении она не нуждалась в уроках, подобные подарки судьбы схватывала на лету. Что я мог поделать? Ровным счетом ничего.

А после этого глаза ее засияли еще ярче.

Словом, то было хорошее времечко. Мы бродили по окрестностям, шли куда глаза глядят. Останавливались на ночлег в незнакомых местах. Весна аккурат набирала силу, быстро, со дня на день, природа представала во всей своей красе. Весной Франция всегда становилась прекрасной. И моя жена — тоже.

Глаза ее лучились солнечным сиянием. Такой она мне виделась: станет на пороге какой-нибудь обвитой зеленью беседки, в бесстыдно кокетливой шляпке, под летним зонтиком, воздушное платье усыпано солнечными пятнами, словно монетами золотыми, смотрит на меня и смеется. Вечно надо мной подсмеивалась.

— Экий вы неловкий да неуклюжий! — высмеяла она меня и в тот раз, когда я протянул ей букет диких роз. — Как же можно держать цветы, точно веник? — И прижала охапку к себе с нежностью, будто мать, ласкающая ребенка.

— Легко вам говорить, — отбивался я. — Но разве моя вина, что уродился нескладным увальнем! Мне и в руках-то держать не пристало не то что розы, но и никакие нежные иль хрупкие предметы, разве что красную луковицу или баранью ногу… — Мне хотелось подобрать сравнение посмешней, потешить ее. Но она не развеселилась, Смотрела на меня с робостью, словно она, мол, мне добра желает и даже знает, как его доставить, но высказать вслух не решается. И наконец решилась.

— Я ведь тоже не виновата, что такая дурная уродилась, — тихонько проговорила она, и в глазах ее блеснули слезы.

Сам-то я никогда не плачу, не так меня воспитали (не знаю, что за бес распроклятый запретил мужчинам плакать), но при этих словах ее со мной такое приключилось!.. Словно приступ какой-то: почему, отчего — до сих пор в толк не возьму. Налетел порыв силы необоримой, того гляди сердце наружу выскочит. Стыдно признаться, но я разрыдался.

Помнится, был там дощатый забор, видимо, хлев заграждающий, потому как свиньи по ту сторону забора хрюкали. И чем громче они хрюкали, тем отчаяннее я рыдал. Все это происходило на узкой, поросшей травою проселочной дороге.

А она, жена моя, застыла на дороге и даже слова не вымолвила. По-моему, она тоже украдкой плакала; сужу по тому, что когда я поднялся на ноги, розы были аккуратно сложены на траве, а платочек Лиззи был насквозь мокрый. Она комкала его, поднося к безмолвному рту.

— Не плачьте, Жак, — выговорила она наконец, все еще беззвучно всхлипывая. На сей раз она не высмеяла меня, принеся тем самым бесконечное облегчение моему сердцу.

В ту же самую пору потепления наших отношений произошла неожиданность: однажды вечером мы повстречали мисс Бортон. (Будем называть ее так, ибо истинного имени этой барышни я все равно не смогу открыть: та самая юная мисс, которая в страшную ночь, в разгар пожара на корабле обняла меня, заявив во всеуслышание о своих нежных чувствах.) Мы с женой заглянули в Оперу, хотели изучить репертуар — мне подумалось, что стоило бы сходить туда разок, — а тут эта мисс поднимается по ступенькам нам навстречу, вся в сиянии огней и, должен признаться, своей юной прелести. Я сразу же ее узнал. Более того, попадалось мне где-то старинное изображение Девы Марии юных лет, когда восходит она по ступеням храма и до того грациозно, очаровательно… Так вот, барышня напомнила мне ту давнюю картину: воплощенная юность, бесплотная воздушность. На ней было зеленоватое платье вроде как из тюля и сияющая брошь в виде звезды на груди, а на голове — широкополая, перехваченная лентой шляпа, колышущаяся в такт ее походке. И сама походка, тоже чуть колышущаяся, еще больше подчеркивала уникальность этого дивного создания. Уникальность и одиночество, не тоскливое, но исполненное неслышной музыки. При виде нас она чуть дара речи не лишилась от изумления.

— Капитан, — мечтательно произнесла она, словно погруженная в некий сияющий огнями сон. — Капитан, оказывается, вы в Париже?