История Небесного дара - страница 17

Но ползать Небесный дар еще не умел. Тетушка Лю давно предсказала, что он будет «всюду лазать», однако он решительно не желал оправдывать ее предсказания и не ползал. Да, честно говоря, и не мог ползать, так как голова у него была тяжелая, а ноги слабые. Вместо этого он изобрел перекатывание — с живота на спину и наоборот. Иногда, оказываясь на спине, он собственными силами устраивал небольшой фонтан и окатывал себя с ног до головы. «Нет, не выйдет из него чиновника!» — сокрушенно думала госпожа Ню, а Тигренок во время ее отсутствия специально добивался таких представлений. «Ну, парень, давай фонтанчик!» — говаривал он, и Небесный дар в радостном возбуждении тут же выдавал струю. На деньги, собранные для покупки носков, Тигренок купил ему погремушку: человеческую голову с ручкой, а внутри пять маленьких черных человечков. Тряхнешь головой, и человечки скачут. Это была первая игрушка Небесного дара; никто из более богатых людей но догадался подарить ему погремушку. Небесный дар обнажил свой единственный зубок и наградил Тигренка целой серией звуков «па». Тетушка Лю от злости чуть не окривела на второй глаз.

На рынке снова появился молодой арахис: Небесному дару уже исполнился год. Незадолго до этого в душе кормилицы, как говорится, забили барабаны: ей мучительно захотелось вернуться в деревню к собственному ребенку. Но заикнуться об этом она боялась, так как не решалась расстаться с городской жизнью. Иногда она была готова пожертвовать рисом, лапшой и хорошей одеждой во имя воссоединения с родными; эгоизм еще не полностью покорил ее сердце (во многом поэтому тетушка Лю и недолюбливала ее). Трудность заключалась в том, что она не могла отказаться от жалованья. Жалованье! Сама-то она как-нибудь прокормится, а вот его нужно полностью привезти семье. Отрыв от дома был величайшей жертвой с ее стороны, но семья нуждалась в этом жалованье. Кормилица очень хотела вернуться, домашние тоже мечтали о ее возвращении, однако чувства не могли победить жестокого рассудка. Деньги стояли между ними, как огромный дьявол, и презрительно смеялись, замораживая их кровь. «Домой, домой!» — кричала она себе, топая от нетерпения ногами, и в то же время боялась, что в один прекрасный день ей придется уйти отсюда. Если бы Небесный дар отказался от груди, все решилось бы само собой. В десять с лишним месяцев это бывает. Ее большой рот сжимался в длинную щель. Она мучительно размышляла, но по-прежнему не могла ничего придумать. Дом, деньги, дом, деньги — только эти две тени маячили в ее душе.

К счастью, госпожа Ню не заговаривала о том, чтобы отнять ребенка от груди. Тетушка Лю тоже не заговаривала. О многих вещах, даже совершенно необходимых, тетушка Лю не вспоминала до тех пор, пока о них не вспомнит хозяйка; и напротив, о многих вещах, абсолютно ненужных, она вспоминала сразу же вслед за хозяйкой и, что называется, добавляла листья к веткам. Поскольку госпожа и ее прихвостень молчали, кормилица тоже могла не раскрывать рта, но по-прежнему думала о своем ребенке. Он был старше Небесного дара всего на месяц, сейчас у него день рождения. Научился ли он ходить, прорезаются ли у него зубки, не обижают ли его, что он ест, во что одевается? Она смотрела на Небесного дара и плакала. И днем, и ночью у нее в глазах стояли слезы.

Небесного дара она иногда ненавидела — из-за своего ребенка, а иногда жалела — тоже из-за своего ребенка. Порою он казался ей просто кучкой денег, умеющей сосать грудь, но в другие моменты она крепко обнимала его и осыпала поцелуями, буквально впиваясь в его щечки своим большим ртом, как лягушка, собирающаяся проглотить червячка. Небесный дар ничего не понимал. Боясь, что он откажется от груди и она потеряет работу, кормилица была вынуждена все сильнее привязываться к этой кучке денег. Она надеялась только на одно: что Небесный дар ответит добром на добро и не отпустит ее, когда ее погонят. Так удастся выгадать хотя бы несколько месяцев — на большее она не смела рассчитывать.

Кормилица все сильнее заботилась о Небесном даре и тихонечко высказывала ему свои обиды, а он лепетал в ответ, как будто что-то понимал. В других случаях она клала его на постель и пугала, говоря: «Я ухожу! Больше не вернусь!» С этими словами она делала несколько шагов к выходу и смотрела на произведенный эффект. Небесный дар перекатывался на живот, задирал голову и, упершись обеими руками в постель, агукал. Кормилице становилось немного легче на душе: все-таки ребенок что-то соображает. Но иногда он продолжал безмятежно лежать на спине и декламировать свои стишки. Тут ей приходилось туго. «Я же ухожу, негодник!» — восклицала она и… оставалась. Расстаться с жалованьем было не так легко. Она даже немного похудела от этих терзаний.