История одного детства - страница 22

Через полгода после отъезда Василия Саша в Витебске получила от него письмо. Он не забыл своей любимой «барышни», утешавшей его в тяжелые минуты, и писал сестре, что живет с женой в Москве: Минодора служит у княгини горничной и получает жалованье, а он играет в оркестре при одном из московских театров.

Прошел год, и Василий снова написал Саше. В этот раз он сообщал, что княгиня уезжает навсегда за границу, а вместе с нею уезжает и он с Минодорой.

Это было последнее письмо от него. Дальнейшая его судьба осталась нам неизвестной.

Хозяйство матушки приходило все в больший порядок. Причиной этому были не только ее неустанные хлопоты, но и заботы няни. Без няни матушке вряд ли удалось бы узнать всю подноготную каждой крестьянской семьи. Несмотря на ее простое отношение к крестьянам, несмотря на то, что она сама нередко заходила в избы, крестьяне все-таки чуждались ее. Совсем иначе относились они к няне: в каждой крестьянской семье она была своим человеком. Няню всегда звали на крестьянские свадьбы, у нее было много крестников среди крестьянских ребят. Няня ходила к больным и носила им лекарства, гостинцы – кусок булки или детскую рубашонку, перешитую из нашего старья.

Крестьяне хорошо знали, что няня бережет барское добро пуще своего глаза, но они все-таки были уверены, что из-за нее не выйдет неприятности, что она первая усердно похлопочет за каждого из них.

– Бедность лютая нас одолела! – жаловался ей крестьянин Игнат. – Почитай, каждый год хлеб с мякиной[5] едим, да окромя щей с крапивой али щавеля до конца лета другого приварка не знаем. А нынче и его забелить[6] нечем – последняя коровенка околела.

– Барыня-то наша получше других тем, что не драчлива, – говорила хозяйка избы, которую навестила няня. – Да только это в ней и есть, а своего добра не упустит. Ох, не упустит! Не таковская! Ведь она день-деньской торчит на косовице али на жнитве, все около тебя топчется да так во все глазоньки и глядит на тебя, чтобы ты, значит, хоть трошку времени без работы не осталась. Ведь дохнуть тебе не даст. Намедни как зачнет меня кликать, да раз за разом… Подхожу, а она мне: «Что, – говорит, – Аннушка, куда ты все бегаешь? Почто серп бросаешь?» – «Матушка-барыня, ребенок туточка, у кустов положен… Кормить его бегаю». – «А сколько ему?» – «Пятый месяц, матушка, ничего, окромя груди, не примает». – «Что же, – говорит, – надо кормить, так корми, а забавляться с им не забавляйся, – мне со своими тоже забавляться не приходится».

– И правду говорит, вот те Христос, правду, – подтверждает няня, – ей не до забавы. Чуть свет-то забрезжит, она уж на ногах. А насчет коровы не сомневайтесь, выпрошу, как пить дать, выпрошу.

Навещая крестьян и выслушивая их просьбы и жалобы, няня, однако, не забывала интересов матушки. Как ни добра и жалостлива была няня, но о пользе нашей семьи она заботилась прежде всего.

– Старайтесь, милые, Христа ради, старайтесь… – говорила няня частенько крестьянам. – Ведь у него-то, у покойника Николая Григорьевича, большая забота была о своих крепостных. Даже перед смертушкой думушку эту про вас крепко держал. Да и барыня вас не обидит, как перед Богом говорю, свято будет блюсти завет покойника.

– Васильевна, – спросил ее однажды молодой крестьянин, – скажи ты нам по всей чистой совести – как, значит, барин-то наш помирал… что он сказал? Наши бают, что он женку-то свою, барыню нашу дюже стращал: «Не забижай, – говорит, – своих крестьян, чтоб они, значит, не прокляли и осиновым колом твою могилу не проткнули».

– Насчет осинового кола не поминал. Вот вам Христос, этих слов не было. Я с барыней безотходно при его кончине у постели стояла. Все словечки его предсмертные как молитву затвердила… Про вас он вот что сказывал барыне: «Не позволяй, – говорит, – никому крестьян твоих обижать. Пусть из-за тебя не раздаются их стоны и проклятья». Вот, как перед истинным, правду вам сказываю.

При этом няня крестилась на образа. Все эти разговоры происходили при мне. Няня всюду таскала меня с собой. После смерти Нины она не доверяла меня никому, да и я сама ни за что не осталась бы без нее. Сидя в углу на лавке, я внимательно прислушивалась к беседе.