История одного детства - страница 25

Как хозяйка уже с некоторым опытом, могу сказать Вам, что Вы теряете от этого всю выгоду, которую можете получить от своей земли, и оная обратится в настоящий пустырь, на котором будут расти только сорные травы. Сие происходит оттого, что немец свел на нет хозяйство крестьян: во дворах и хлевах Ваших подданных хоть шаром покати – ни коровенки, ни лошаденки, ни курчонка, ни поросенка, ни овцы. Нет домашних животных – нет и навоза, а без оного земля нашей местности не может родить ни хлеба, ни даже подстилки для скотины. Как ни убога наша местность, но нигде крестьяне не выглядят такими жалкими, заморенными, слабосильными, как в деревнях, принадлежащих Вам, милый братец. Должна сказать по совести, что и у меня крестьяне не богатеи и едят хлеб с мякиной, но я ведь только год с небольшим как взяла хозяйство в свои руки и всеми силами стараюсь устроить их получше. Это имеет большое значение для нашего же помещичьего расчета: если требовать, чтобы лошадь скорее бежала, чтобы корова давала хороший удой, скотину необходимо кормить, так и человека; может ли он работать, когда голодает и ест хуже пса? Ваши крестьяне почти круглый год пекут хлеб из мякины, иногда подмешивая в нее даже древесную кору и только горсточку-другую подбрасывая в тесто гороховой или ржаной муки. В избе нет ни куска сала, ни солонины, ни молока – нечего в варево бросить. Дети крестьян – настоящие страшила: с гнойными глазами, с облезлыми волосами, с кривыми ногами; кто из них и на печи кричит, потому что «брюхо дюже дерет», как сказывают их родители; мор детей ужасающий. Того из ребят, который может передвигать ногами, родители посылают «в кусочки», то есть милостыню собирать. Нищенствуют и взрослые.

Когда “Карла” встретит кого с сумой, он нещадно бьет его плетью и палкой, но это не помогает, и люди выходят на дорогу, ибо дома нечего есть. “Карла” бьет не только за нищенство – бьет он смертным боем и мучительно истязает Ваших подданных, ежели работник запоздает на работу либо покажется “Карле”, что он работает медленно, а боже сохрани, ежели крестьянин пожалуется на свою хвору, а хуже того – на свои недостатки. На такого налагается бесчеловечная расправа плетью, а в придачу удары толстой палкой.

Сзади “Карлы” всюду, как его тень, ходит горбун Митрошка. Куда идет “Карла”, туда и горбун тащится с плетью через плечо, а у самого-то “Карлы” в руках всегда дубинка с медным набалдашником. Чуть кто провинится – будь то на жнитве либо на косовице, – “Карла” махнет рукой, а уж Митрошка знает, что делать: сейчас срывает с провинившегося одежду догола, валит на землю, садится на него, а “Карла” непременно сам начинает полосовать его плетью. Так он наказывает и женщин, и мужчин. Несколько месяцев тому назад двух женщин запорол насмерть: одна умерла через два дня, а другая – через неделю. Было следствие – отвертелся большими взятками. Крючкотворы судейские да полицейские оправдали его на таком основании, что обе бабы умерли не от его немецкой лютости и не во время порки, а оттого что были хворые. Немец учиняет над Вашими крепостными и более мерзкие истязания, о которых я как женщина не решаюсь и писать Вам, дорогой братец…

Сколько работников Вы, братец, лишились из-за “Карлы”! Одни в бегах, другие утопились и повесились, третьи вечными калеками сделались, остальные с виду жалки, слабосильны и едва ли могут хорошо исполнять настоящую крестьянскую работу, а те, что подрастают, еще хуже. Я каждый день жду, что крестьяне что-нибудь учинят над своим лиходеем. Ведь на каторге им, почитай, легче будет жить, чем у немца.

Дорогой братец, – кончала свое письмо матушка, – зная Ваше благородное сердце, я надеюсь, Вы не оставите без возмездия злодеяний “Карлы” и положите конец его управлению, вредному для Ваших интересов. Я могу доказать, что он обесценил и разорил Ваше достояние, и даже решаюсь сказать – обесчестил наше родительское гнездо».