История одного карандаша - страница 11

И тут произошло самое отвратительное.

Как-то, когда он, обливаясь, как всегда, холодным потом, вошёл в пределы «Гуз Холлоу», к нему подошёл один из главарей местных мальчишек и предложил сделку: пусть Джон даст им пятицентовую монету, тогда они перестанут его бить. И хотя Джон понимал всю унизительность сделки, он дал мальчишке проклятый пятицентовик.

Этот способ «гимнастики храбрости» явно не удался. Тогда Джон решил пойти по другому пути: развивать свою храбрость не там, где он наиболее слаб, а в том, в чём наиболее силен.

Он хорошо плавает. Так пусть же он станет самым смелым, самым бесстрашным, непобедимым пловцом среди мальчишек Портленда!

У кромки берега по утрам ещё белел ледок, а Джон Рид уже открыл свой «купальный сезон». Вскарабкавшись на борт стоявшей на причале баржи, он раздевался и бросался в реку. Ледяная вода обжигала огнём. Сперва он проводил в воде две минуты, потом три, пять, десять. Сперва проплывал сотню метров, потом стал заплывать на самую середину широкой реки.

Настала весна, а за нею лето, и оказалось, что Джон Рид плавает дальше всех, ныряет глубже всех и умеет в воде откалывать такие штуки, на которые не способен ни один мальчишка.

Но Джону этого было мало.

Он отправлялся на берег Тихого океана и по неделям жил в хижине старого лодочника. Провожал взглядом рыбаков, выходивших туманным рассветом в море на остроносых двойных челнах. Валялся в песке, обдаваемый брызгами вечно бушующих волн. Забирался на утёсы, вокруг которых, пенясь, бурлил прибой. Наблюдал приближение бури, когда ветры, несущиеся с отдалённых морей, со звучным свистом ударяются о грудь Каскадных гор, и все птицы возвращаются с моря, и только чайки летят навстречу шторму.

Вместе с рыбаками он отправлялся в море.

Помогал вытягивать сети. Учился обращению со снастями.

Дни и ночи напролёт проводил он у моря и плавал, плавал в любую погоду: и в тихие дни, когда океан мирно дремлет и свет и тень широкими полосами сменяются на его поверхности. И в непогоду, когда покрытые пенящимися гребнями волны с шумом разбиваются о прибрежные скалы. И в шторм, когда бушующий океан катит тяжёлые, широкие волны. Джон выжидал, его гибкое юношеское тело напрягалось, и он кидался в кипящую воду, прыгая с волны на волну.

Вот тут-то он и нашёл свою храбрость. Он назвал её тринадцатой храбростью. Она гласит: «Всегда и во всём держать курс навстречу шторму».

Осенью в школу пришёл совсем другой мальчишка.

За лето Джон сильно вытянулся, развил мускулы рук и спины. Он ходил широким шагом, приподнимаясь на носки и словно пробуя силу своих крепких ног. В каждом его движении чувствовалось желание в любой момент сделать всё, что угодно: броситься в огонь, вскочить на спину необъезженной лошади, пройти над пропастью по обледеневшему канату. Любимым его занятием стало делать вещи, которые считаются невозможными: плотно завязав глаза, простоять неподвижно пять минут; меньше чем за четверть минуты завязать знаменитый ковбойский узел, который называют «алмазная петля»; в жгучий мороз в одних трусах кубарем прокатиться по снегу.

Так он доказал себе и другим свою храбрость не в драке, а в большем. Благодаря этому перестал бояться драки. Начал играть в футбол и бейсбол. И заставил других уважать свою любовь к книгам.

Вместе с приливом физических сил и веры в себя у Джона пробудился деятельный интерес к окружающей его жизни. Он часами бродил по улицам Портленда, заходил в ирландские и китайские кварталы, прислушивался к таинственному звону гонга. Толкался на пристани среди матросов всех цветов кожи. Вбирал в себя оттенки, запахи, звуки чужеземной речи, то похожей на бульканье ручья, то резкой, гортанной, словно крик ночной птицы.

Он по-прежнему любил книги, но горячая, динамичная, полная страсти жизнь влекла его не меньше. Всё теснее становилось ему в душном мирке его класса, будто чайке, залетевшей в чужие края.

Лет шестьдесят тому назад, ещё до революции, на окраине Москвы существовала астрономическая обсерватория, которая вела наблюдение за небом, звёздами и планетами.