История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2) - страница 6

— Поезжай к Тэттерсолу, — приказал он груму сдавленным от волнения голосом, — и приведи мою верховую лошадь. — Коляска укатила.

На счастье мистера Фокера, как раз в ту минуту, когда он садился на свою лошадку, к подъезду леди Клеверинг подкатило то самое великолепное ландо, которое мы пытались описать в одной из предыдущих глав. Верхом на своем скакуне Фокер прятался за воротами Грин-парка, не спуская глаз с коляски, пока не увидел, как в нее села леди Клеверижг, а потом… кем же еще могло быть это райское видение в наряде из паутинки, в розовой шляпке и с голубым зонтиком, как не обворожительной мисс Амори?

Ландо повезло своих владелиц в модную давку мадам Ригодон, в лавку шерстяных изделий миссис Булей — кто знает, в какие еще места, милые дамским сердцам? Затем оно покатило к Хантеру есть мороженое, ибо леди Клеверинг не страдала излишней застенчивостью и любила не только проехаться по улицам в самой заметной из всех лондонских колясок, но и показать себя людям. Поэтому она, в своей белой шляпке с желтым пером, так долго ела огромную порцию розового мороженого на солнышке перед лавкой Хантера, что Фокер и сопровождавший его грум в красной ливрее уже устали прятаться за деревьями.

Наконец она проследовала в Хайд-парк, и Фокер рванулся вперед. Зачем? Только затем, чтобы удостоиться кивка от мисс Амори и ее матушки, чтобы раз десять попасться им навстречу, чтобы строить им глазки с другой стороны канавы, где собираются всадники, когда в Кенсингтонском саду играет музыка. А что проку смотреть на женщину в розовой шляпке через канаву? И много ли пользы от кивка? Удивительно, что мужчины довольствуются такими радостями или, если и не довольствуются, столь жадно их ищут! В этот день Гарри, обычно такой разговорчивый, не обменялся со своей чаровницей ни единым словом. В молчании он смотрел, как она снова села в коляску и уехала, сопровождаемая чуть насмешливыми поклонами небольшой кучки молодых людей. Один из них заметил, что индийская вдовушка — мастерица пускать по ветру папашины рупии; другой сказал, что ей следовало бы сжечь себя живьем, а деньги оставить дочери. Еще кто-то спросил, что за птица Клеверинг, и старый Том Илз, который знал всех и каждый божий день появлялся в парке на своем сером, любезно объяснил, что имение Клеверингу досталось заложенное и перезаложенное; что за ним еще смолоду утвердилась худая слава, что он, по слухам, имеет долю в одном игорном доме, а в бытность свою в полку показал себя трусом — это уж точно.

— Он и по сей день играет, чуть не все вечера проводит в притонах, — добавил мистер Илз.

— Куда же ему и деваться от такой-то жены, — заметил некий шутник.

— Он дает превосходные обеды, — сказал Фокер, вступаясь за честь своего вчерашнего хозяина.

— Охотно верю. И, скорей всего, не приглашает Илза, — подхватил шутник. — Эй, Илз, вы бываете на обедах у Клеверинга… у бегум?

— Я?! — вскричал мистер Илз, который пошел бы обедать к самому Вельзевулу, если бы знал, что он держит хорошего повара, а потом малевал бы своего хозяина страшнее, чем он создан природой.

— А почему бы и нет, хоть вы и черните его напропалую, — продолжал шутник. — Говорят, у них бывает очень мило. Клеверинг после обеда засыпает, бегум сильно веселеет от вишневки, а молодая девица поет романсы молодым людям. Она ведь хорошо поет, верно, Фокер?

— Еще бы! Понимаете, Пойнц, — она поет как… ну, как это называется?.. Как русалка, только их как-то не так зовут.

— Никогда не слышал, чтобы русалка пела, — отвечал шутник Пойнц. — Кто слышал, как поют русалки? Илз, вы старый человек, вы их слышали?

— Черт побери, Пойнц, не издевайтесь надо мной, — сказал Фокер, весь красный и чуть не плача. — Вы ведь понимаете, кого я имею в виду — ну, эти у Гомера. Я же никогда не говорил, что я ученый.

— Никто вас в этом и не обвиняет, милейший, — возразил Пойнц, и Фокер, пришпорив лошадь, поскакал по Роттен-роу, в вихре разнообразных чувств, желаний, обид. Да, он жалел, что ничему не учился в школьные годы, а то он натянул бы нос всем этим нахалам, что вертятся вокруг нее, и говорят на иностранных языках, и пишут стихи, и рисуют ей в альбом картинки, и все такое. "Что я перед нею? — думал маленький Фокер. — Она — сплошная душа, ей написать стихи или сочинить музыку — все равно что мне выпить кружку пива… Пива? Черт возьми, я только на это и гожусь, чтобы пить пиво. Несчастный невежда, у меня только и есть за душой, что "Портер Фокера". Я загубил свою молодость, все латинские переводы за меня писали товарищи. И вот вам, пожалуйста. Ох, Гарри Фокер, каким же ты был болваном!"