История Роланда - страница 11

Когда мы были маленькими, мобильные телефоны были редкостью. И вот на Рождество нам подарили наш первый телефон, один на всех. Звонить было некому, но зато были игры — тетрис и змейка. Мы играли по очереди, а вечером Хулио выдумал баловство: разослать сообщения на случайные номера. Мы написали на десять номеров «Я не могу без тебя жить», и стали ждать.

Скоро пришли ответы: «Я люблю тебя, Машенька», «Будь ты проклят, мерзавец», «Вы не туда попали». Остальные не ответили.

А через пару дней пришло последнее: «В томленье сладком грудь моя трепещет, и робко нежности касается рука».

И Хулио целую неделю ходил сам не свой, впечатлившись. Он был твёрдо уверен, что этот ответ пришёл от прекрасной девочки, предназначенной ему судьбой, но терзался, мучился и страдал, не решаясь позвонить. Он влюбился. Наконец смелый Колик взял у него телефон и позвонил сам. «Это мужик», — сказал Колик, возвращая телефон и полагая, что вопрос исчерпан. Но Хулио только усмехнулся. И продолжал любить ту девочку.

В нашем городке наделы земли вокруг домов были не прямоугольные, как везде, а шестиугольные, как соты. Делалось это для того, чтобы у каждой семьи было побольше соседей — не три, а целых пять. Конечно, при таком раскладе возникали известные сложности с улицами, но ведь улицы — это не главное, ни в градостроительстве, ни в жизни. А что главное? Главное — это полноценность и насыщенность, формулировали жители нашего города. А разве можно достигнуть полноценности и насыщенности посредством одной лишь шестиугольности? Увы, нельзя. Поэтому считалось полезным и правильным как можно чаще обмениваться домами и переезжать — и таким образом приобретать ещё больше соседей.

Наша семья переезжала не слишком часто, не чаще раза в год — потому что папа был человеком солидным и размеренным, а мама была переборчивой и соглашалась только на просторные дома, «чтоб мальчики не наталкивались друг на друга». Но многие из горожан, у кого семья была небольшая, или вовсе одиночки, менялись домами чуть ли не каждый месяц. Транспортные компании процветали; на улицах ежедневно случались затяжные пробки из-за длинных синебрезентовых фур, пытающихся вписаться в запутанные повороты переулков. С самого утра по всему городу дымили дизели, сновали менеджеры по недвижимости, ругались грузчики, голосили хозяйки расколовшихся роялей…

Печальную известность приобрёл один из горожан, немолодой химик-неорганик, страстный любитель переездов, который к пятидесяти трём годам внезапно обнаружил, что пожил абсолютно во всех домах города. Те, кто в момент обнаружения находился неподалёку, рассказывали, что химик издал необычайной силы крик, протяжный нутряной вой, от которого у слышавших похолодели руки и покрылись мурашками спины. Он выскочил и побежал по улице, колотя себя в грудь и разрывая одежды, рыча и хрипя, сея панику среди цветочниц и бакалейщиков. Его удалось успокоить лишь бутылкой плодового вина, причём одни утверждали, что он принял её внутрь, а другие, злые — что получил ею промеж глаз. Потом несчастный поселился в палатке на краю города, у нового строящегося дома — он дни напролёт просиживал на поддонах с кирпичом, в молчаливой тоске, а прорабы его прогоняли. Но на дом уже была очередь, и химик вскоре пропал. Одни говорили, что он подался в другой город, а другие, злые — что строители его замуровали.

Папин ниссан прощально гуднул, развернулся, хрустя гравием, и покатил назад, к далёкому дому. Я без слёз, без крика смотрел ему вслед. Как только я моргнул, ниссан растворился в рощах, а меня взял под локоток хмурый старик-провожатый. Я был последним, остальные приехали на автобусе и ждали только меня. Странные дети: в старых серых одеждах, угрюмые, ковыляющие. Нас вели вдоль бетонного забора к двухэтажному зданию из красного кирпича, и я рассматривал спутников. Скрюченный мальчик в полушубке и калошах, мальчик со шрамами на бритой голове, мальчик без руки, девочка с замотанной шерстяным платком огромной головой, девочка на костылях. Мне стало жутко и я стал смотреть на забор: как будто вафельный, весь из квадратиков, с толстыми трубами и ржавой арматурой. У здания, с виду заброшенного, с пустыми окнами, нам велели построиться по двое. Я оказался рядом с девочкой в чёрных очках, она положила лёгкую руку мне на плечо и улыбалась в пространство. «Это наше Училище», — сказали провожатые старички. Они стали спускаться по лестнице в подвал. Это было похоже на сказку о Гарри Поттере, но там дети шли по лестнице вверх, а мы шли вниз. Холодные влажные стены, полумрак. Внизу нас встречал маленький человечек, весь вывернутый, с горящим взглядом, и спрашивал: как тебя зовут? И записывал в книгу. При виде меня глаза его вспыхнули особенным светом: какой хорошенький! какой чистенький! Ролли? так-так… Мне было страшно, но я как будто оцепенел и не мог кричать. Нас провели в комнаты. Я поставил свой сундук на рундук и потерянно сидел. Окон не было, но кровать была мягкой, пружинной. Мальчик напротив меня, слабый, с бледными волосиками, не дожидаясь вопросов, стал рассказывать нараспев, раскачиваясь, как рабочие нашли его в соляной шахте и усыновили. Рабочие выкормили его пшеном и свиным жиром, благодетели. Посмотри, какие у меня пальчики, Ролли. И тогда, увидев его пальчики, я закричал.