История Роланда - страница 5

Давным-давно, когда мы были маленькими, летние каникулы длились не три месяца, как у нынешних школьников, а целых шесть. А в високосном году и все семь. А иногда и на восьмой месяц можно было прийти и обнаружить на школе замок. Не говоря уж о том, что в первый учебный месяц тоже никто не учился, потому что директор школы ездил куда-то далеко на курсы повышения квалификации. Мы с братиками всё лето сидели дома и смотрели сериалы, уже со звуком, но ещё чёрно-белые, и все как один бессюжетно-нравоучительные. Поэтому мы не очень любили телевизор и почти его не включали, дни напролёт развлекая друг друга шарадами и фантами. Впрочем, сидеть дома нам не слишком нравилось, и мы с утра до ночи пропадали то на озере, то в лесу, то на заброшенной фабрике зубной пасты. А по вечерам, наевшись перед сном хлеба с компотом, мы высовывались в окно, в темноту и стрёкот кузнечиков, и прислушивались к разговорам мамы с папой, пьющих вино на террасе первого этажа. Обычно они строили неторопливые хозяйственные планы на завтра, иногда прерываясь на бабочек, слетевшихся к лампе, а потом рассказывали друг другу непонятные и зловещие взрослые сказки.

— Жил-был один человек, — начинал, например, папа. — Может быть, помнишь — дантист из двадцатого дома?

— Как же, помню, — мама всегда всех помнила. — И что он?

— Рассказывают люди, что жил-был тот дантист, жил-был, и вот в одну осень появились у него под глазами синеватые круги. Он сначала подумал — от недосыпания, и стал дольше спать, сначала по девять часов, потом по десять, а потом и до самого обеда. Но круги не проходили, и даже понемногу увеличивались. Опечалился дантист, пошёл к доктору, и доктор велел ему бросить пить, печёнка мол у вас. Бросил дантист пить, а заодно и курить, тоже ведь вредно, и стал ждать. Но круги не проходили, а только синели понемногу. Огорчился дантист и пошёл к другому доктору, и тот велел ему кушать больше кальция и фосфора, селезёнка мол у вас. Принялся дантист кушать кальций, фосфор, а заодно и йод, тоже ведь полезно. Месяц кушал, два кушал, но и это не помогло — круги только пуще округлялись. Опечалился дантист и замазал круги тональным кремом. Посмотрел в зеркало и вздохнул с облегчением. Но увы… с каждым днём всё больше и больше крема требовалось, синева уже на щёки распространилась, хоть и немного побледнела. Разозлился дантист. И что мне до этих кругов, думает. Плевать на них! Что толку волноваться о том, на что не можешь повлиять? Попереворачивал он в доме зеркала — и зажил припеваючи. Но и этой уловки ненадолго хватило. Просыпается он однажды утром и видит: стало одеяло его синеватым, а засыпал он вроде бы под белым, хотя точно не помнил. Глупости, говорит себе дантист, раз точно не помню, значит, ерунда это всё, значит, оно голубым и было. Но на следующее утро и стены в доме синеватыми стали! Подбежал дантист к зеркалу, переворачивает, и ах — он весь синий, как инопланетянин! Нет, нет, это бред, говорит себе дантист, это нервы, надо бы мне успокоиться и развлечься. Включил телевизор, а по телевизору шоу: учёные обнаружили в космосе синее гравитационное смещение! А зрители улыбаются и учёным аплодируют, наивные. Бросился дантист к окну, воздуха свежего глотнуть — а там уж и небо сплошь голубое!

— Ужас какой, — сказала мама.

— Упал тогда дантист в обморок, а когда очнулся — позвонил в смирительный дом номер три и сдался добровольно. С тех пор его и не видели.

— Какой самоотверженный человек!

— Да-да, настоящий альтруист! Представь, что было бы, не сумей он себя остановить…

После вечерней сказки родители гасили лампу и обычно сразу укладывались спать, но мы некоторое время ждали, прислушиваясь: иногда в полной темноте следовала ещё одна история, вполголоса, совсем беспросветная.

— Помнишь того дантиста, из клиники на проспекте? — начинала, например, мама.

— Нет. Что за он? — папа никогда никого не помнил.

— Неважно. Жил-был на свете один дантист. И была у него странность — больше всего на свете он любил извиняться и просить прощения. Начиналось с малого. Подойдёт, бывало, к человеку на улице и говорит: извините, который час? Отвечают ему, а он благодарит и просит прощения за беспокойство. Вроде бы ничего особенного, вот только глаза какие-то подозрительно чёрные. Или, скажем, идёт перед человеком по тротуару, а потом вдруг остановится, в сторону отскочит и пропускает его вперёд с искренними сожалениями и поклонами. Или в трамвае — всем подряд место уступает, руку к сердцу прикладывает, а у самого слёзы покаянные на глазах. Чудак, думали люди, немного на вежливости сдвинулся, и улыбались ему, и охотно извиняли за всё, а иногда и сами встречно извинялись. Но, как видно, не удовлетворяли его такие простые прощения. Те, кто попрозорливее, предсказывали, что добром дантист не кончит. И действительно, вскорости совершил он безобразную выходку: вырвал клиенту три лишних зуба, а потом упал на колени, ноги обнял и ну слезами поливать. Ужасный скандал вышел! С тех пор прекратили к нему люди с зубами обращаться, и вообще всячески избегали. Как завидят его, на другую сторону переходят. Стал тогда дантист из-за угла выпрыгивать. Выпрыгнет, плюнет на штанину — и давай каяться униженно! Или жвачку мог в волосы влепить, или гуашью облить, или юбку задрать. Долго его люди терпели, но когда он младенчика из коляски за ноги выхватил, чтобы потом перед мамашей извиниться, не выдержали: скрутили, кликнули санитаров и упекли в смирительный дом номер три. И простили, больной ведь человек, невменяемый. В смирительном доме дантист вроде бы затих, исправился, и в больничную церковь повадился ходить, у Иисуса прощение вымаливать. Тамошний батюшка его не любил, но придраться было не к чему — молится человек и молится. А через год, когда решили санитары отпустить дантиста домой, батюшка их предупредил: страшный это человек. Отчего, батюшка? — спрашивают санитары. Оттого, милые, что он у меня об Иисусе выпытывал — правда ли, что тот всех прощает. И что ж тут такого, батюшка? А то, что не хочет он, чтоб Иисус его простил. Псих он, батюшка, но не берите в голову, мы его обкололи до полной безвредности. И отпустили санитары дантиста домой. Месяц прошёл, другой прошёл, всё тихо. Но как-то раз под вечер вдруг звонок у пожарников зазвенел — рыдает девочка в трубку и от ужаса задыхается: дяденьки, чернота вокруг расползается! Спасите! Сосед наш, дантист-чудовище, чёрные молитвы во весь голос читает! Кликнули пожарники санитаров и вместе к дантистову дому помчались. И видят: из дверей да из окон дантистовых вытекает чернота и клубится, и к небу поднимается, свет солнечный закрывая. Поняли тогда санитары, что задумал дантист непростимое преступление против рода человеческого! Выломали они с пожарниками двери, ворвались, а дантист сидит на полу среди свечей и инфернум призывает, раскачиваясь. Стали тогда санитары с пожарниками в него серебряными пулями стрелять, вмиг изрешетили, да всё зря. Вытекла из тела дантистова его чёрная кровь, чёрным туманом испарилась и чёрной ночью землю окутала. Заплакали тогда санитары, заплакали пожарники, заплакал батюшка, и стали все вместе Иисуса о прощении молить. И было им прощение даровано, но лишь половинное. С тех пор укоротился день, и появилась ночь, и стали они сменяться ежесуточно. А если в темноте прислушаться, то можно различить, как чёрный дантист бесконечно перед всеми извиняется.