История русского языка в рассказах - страница 51

— лод-ък-а — лод-ъч-ък-а — лод-ъч-ън-ък-а. Похоже, что и значения наших суффиксов развивались в такой же последовательности, одно за другим: сначала просто ‘маленький’, затем и ‘миленький’ (потому что маленький), а уж в конце-концов и ‘нехороший’ (видимо, слишком маленький): лодка — лодочка — лодчонка...

Возьмите любой словарь. Десятки и сотни образований от одного и того же корня с разными суффиксами у слова растут, как на дрожжах. Уже не один суффикс -к- во всех своих вариантах, а десятки суффиксов с самым разным значением и различного происхождения.

Особенно богатые ряды однокоренных слов образуют старые слова, те, которые находятся в обращении много тысяч лет. Появление новых суффиксов всегда чуть-чуть сдвигает прежнее значение в корне, видоизменяет его, увеличивает его внутренние возможности. Посмотрим на это явление, взяв для примера корень дуб.

В древности, тысячи лет назад, у индоевропейских племен этот корень обозначал дерево вообще, всякое дерево. Но, поскольку особое почтение они испытывали именно к дубу, считая его деревом священным (там пребывал верховный языческий бог грома и молнии, когда посещал землю), высокое старое слово и осталось за этим деревом, как его собственное название. Самые надежные, освященные присутствием Перуна, жилища и корабли делали из дуба, поэтому в древнегерманском и древнегреческом этот корень связан со значением ‘строительный лес’ или ‘жилище, комната’. На другом краю Европы, на севере, в русских говорах сохранилось старое значение слова дуб — ‘лодка-однодеревка’, и совсем недавно исчезло значение, связанное с ритуальным «жильем»: умирая или погибая в битве, славянский воин должен быть положен в выдолбленную из цельного дерева ладью и отправиться на высоком костре в долгое плавание к богу огня Перуну. Эта ладья — тоже дуб.

Когда дуб означало еще дерево вообще, появилось древнейшее его производное дубрава. Это всякий лес, не обязательно дубовый. Появились и другие слова, которых в современном языке уже и нет, например: полабское слово дубрянка — ‘чернильный орешек’ (из таких орешков раньше готовили настоящие черныечернила); балтийское слово думбис — ‘дубильная кора’, потому что обозначало важное средство для дубления кож; тогда же появилось и дупло — ведь дупло может иметь любое дерево. На древность всех этих слов указывают и их старые суффиксы с изменившимися подчас формами самого корня.

Шло время, люди осознавали разницу между различными породами деревьев, да и новые слова с суффиксами подталкивали к тому, чтобы связать старое слово с каким-то одним, конечно же, наиболее почитаемым деревом. Но все священные, ритуальные значения слова еще и в Древней Руси связаны были с древними представлениями о дубе: сделали дубок пли дубовину из сосны или березы, а поминали дуб. Ничего не изменилось, все осталось прежним: и дерево, и изделия из него, а значение корня отчасти изменилось. Теперь дуб стал дубом.

И новые ряды слов с другими суффиксами вошли в язык, уже не всегда обозначая собственно ‘дуб’: дубок, дубочек, дубняк и дубьё, дубец — хворостина и дубина — толстая палка, а потом дубовый и дубоватый, и глаголы дубасить и дубить, каждое со своим кругом значений и своими собственными производными — дубоватость, дубовато, дубильный, дубленка и десятки других, в том числе и уменьшительно-ласкательных: дубнячок, дубинушка, и сложных, вроде дубоносик, дуботолк, да еще и вторично производных, вроде дубовик (название гриба) — словом, всего около полусотни слов, а в говорах сохранилось и того больше, а по всем славянским языкам таких производных, возникших в разное время, наберется за сотню. Каждое из них отражает какой-то этап в развитии слова и вместе с тем указывает на совершенствование средств речи, на изменения в сознании наших предков. Если учесть и вторичные, переносные метафорические значения всех этих слов, окажется, что в разговорной речи можно было бы обойтись одним этим корнем, во всех его видах, и притом передать любую простую мысль: и сообщение, и радость, и укоризну.