История воссоединения Руси. Том 2 (примечания)

Как, например, можно было откладывать перевод священного писания на украинский язык, для спасения русской народности в галицком обществе, заедаемой, или вернее сказать доедаемой польским элементом? Равнодушие к происходящему перед нашими глазами довершению захвата Казимира III потомство наше осудит ещё строже, нежели ту «ревность не по разуму», с которой московские противники теории Макса Миллера о неистребимости языков выказывают своими субсидиями и другими — выражусь по-польски — zabiegami. Они делают много вреда русскому элементу в Галиции, воображая, что спасают его от польского: они играют роль глупо-усердной няньки, которая вырывает опасно больное дитя из рук слабой матери; но их не упрекнут будущие представители моральных интересов русского мира в том тупом равнодушии, которое поражает нас в наших якобы просвещённых, часто до безобразия богатых, земляках, — равнодушии, напоминающем стадо бессловесных, из которого часть отделена и отправлена в бойню.

Эту мысль высказал сам Константин-Василий Острожский в одном из таинственных писем своих к зятю Радзивилу: «... tak pan Bog podobno chcę miec, ze со daley, to gorzey, iako ona baba ze wschodu klnąc mowila, od tego łotrowstwa ukrainnego i naprawy złych a niezboznych ludzi ... jaki inz trwogi od tego łotrowstwa zachodzą, a słusznie to piszę, bo iaki glos hultaistwo puscilo, ze tu maiętności mych dokonawszy, tąm się obrucie che czemu bardzo pilno zabiegać by miała wszystka Bzplita, póki ten pożar każdego nie dosięgnie». (Рукоп. Императ. Публ. Библ., отд. польск. № 225, f. IV, л.8).

Нестор польских бытописателей (w ojczystym języku) Мартин Бильский, заброшенный в радомскую околицу русин (которого родное гнездо не могло иначе произноситься среди поляков, как Biała, вместо Била, но которого имя документально сохранило свой русский корень) пишет о татарах следующее: «Lud iest bardzo nikczemny, у ledwie połowica ich iest coby łuk mieli Pancerow ani zbroie iadney nie maią, iedno w siermięgach się włóczą; aktory zbroi niema, tedy kość kobylą uwiąże u kija miasto broniey, a tak z tym ieidzą. Nieczym inszym nie stoią, iedno prędkością swą, a drąga że wielką nędzę ścierpieć mogą. Głodu ani pragnienia się nie boią, tak że mogą przez trzy dni przez wody у przez iedzenia trwać. Konie ich takie, które gdy iedno trawy się naiedzą z rosą, tedy od godziny do godziny mogą ubieżeć po kilkanaście mil z wojskiem wielkim, albowiem każdy z nich ma koni wiele na powodzie; gdy mu ieden ustanie, na drugiego usiądzie a tego tam porzuci, abo iesli iaki syty, tedy go zarzeże у ono mięso rozerwą między sobą iako psi».

Киевский и брацлавский воеводы собрали также немало вокруг себя народу, но, так как были между собой в ссоре, то не хотели соединиться; а то могли бы принести какую-нибудь пользу и спасти войско под Баворовым.

Слова земских послов не имели силы в сейме, если у них за спиной не стояло земское ополчение, готовое к бою за предъявляемые послами требования.

Оратор верил слуху, распущенному тогда, в видах испрашиваемой субсидии, князем Острожским, что будто бы московский царь идёт на Киев.

Если бы Папроцкий знал Слово о Полку Игореве, он бы употребил выражение, рисующее половецкие набеги теми же чертами, какими позднейшие повествователи рисовали набеги татарские: «Русичи, великая поля чрелёными щиты перегородиша». Другая напоминающая орду черта: «А половцы неготовами дорогами побегоша к Дону великому».

Читатель, может быть, вопрошает себя мысленно: почему автор пишет баша, а не паша? Потому, что немцы, не имеющие в своей фонетике звука бе, а имеющие только «пе твёрдое» и «пе мягкое», научили петровских россиян, и даже многих, если не всех, польских писателей и письменников, звать султанских башей (баш — голова) пашами; а нам, украинцам, не приходится учиться у немца, как называть врага, которого мы не пускали мешать его кабинетным занятиям.

Опасно было бы это для нас: отпоясав от своего бока саблю, вверить её другому.

Одндко ж это были только слова: ничто не было выполнено.

Не послать ли к этому тирану, авось-либо как-нибудь смягчится и от предприятия своего откажется!

Лишь только миновало первое впечатление ужаса, паны стали обвинять короля в принятых им мерах защиты отечества, а король оправдывался, что всё это делалось единственно «dla uiscia niewoli pogaliskiey».

Это было высказано Замойскнм на сейме 1605 года, за несколько месяцев до смерти, в смысле оправдания себя пред потомством. На сейме 1614 года, гнезненский архиепископ Барановский припоминал слова Замойского в следующих выражениях:

«Mówił у to Canclerz у Hetman.Koronny, człek wielki у wieczney pamięci godny, Pan Jan Zamoiski, ze iako wielka Philosophia iest każdemu człekowi choć miodennt z obawą myślenie o śmierci, tak Szlachcicowi Polskiemu o woinie Tureckiey, sposobiaiąc się do dania odporu molli Turcici, gdy ią Pan Bog za grzechy na Koronę dopuści». (Рукоп. Императ. Публ. Библ. разнояз. Л. Q. отд. IV, № 8, л. 126.)

Отправляясь в поход против Скиндер-баши в 1617 году, Жолковский писал к королю от 20 февраля: «Kroi peski, tak możny monarcha, odległością samą nieiako bezpieczny, przyimuie iednak kondycyi wszelkie, zęby tylko pokoy miał; wszyscy monarchowie świata tego kłaniaią, o pokoy proszą; kozdy choć odległy, kto może mieć przyiazń, zyczy iey sobie. My co będziemy czynić, ktorysmy w tak blizkim sąsiedztwie barziey nizli kto obnoxi niebezpieczeństwu. Ma na nas ten smok w sąsiedztwie tak wielkie woiska tatarskie, które iako chorty na, Smyczu ttrzyma, nie może żadnemu sąsiadowi potężny i drozszy. być, iako nam, a będzie sobie lekce ważyć siłę i potęgę wszystkiemu owiatu straszną»…

Я знаю, что эти слова произведут на многих читателей неблагоприятное для автора впечатление, и спешу заявить, что для историка слово правды должно быть дороже благосклонности читателей. В противном случае, наша историография (а Шевченко составляет один из её неустранимых предметов) ничем не превзойдёт польской, с её славословиями. Никто не написал столько о Шевченке в похвальном смысле, сколько автор этой необработанной книги; но это не мешало ему видеть все недостатки распущенной музы Шевченка. Как необходимы были в своё время похвалы, так необходимо теперь показать медаль с оборотной стороны. Если бы возможно было все произведения Шевченка пустить безразлично в дешёвую распродажу по Украине, то само общество явилось бы на току критики с лопатой в руках: оно собрало бы небольшое, весьма небольшое количество стихов Шевченка в житницу свою; остальное было бы в его глазах не лучше сору, «егоже возметает ветр от лица земли». Отвержение многого, что написано Шевченком в его худшее время, было бы, со стороны общества, актом милосердия к тени поэта, скорбящей на берегах Ахерона о былом умоисступлении своём. Усе минеться, одна правда зостаеться, говорит наша пословица.

Обратимся теперь к народной памяти о великом воителе и великой воительнице исконных врагов Украины. Одна из самых печальных песен о разорении казацкого гнезда за Порогами, которую можно назвать казацким плачем, начинается таким почтительным сетованием на Екатерину, какое могли бы позволить себе только дети относительно матери, хотя надобно при этом сказать, что песня сложена была эмигрантами. Вот оно, это начало:

Это достойно трезвого внимания народоизучателей: что о Богдане Хмельницком, этом Александре Македонском украинских летописей, я собственными ушами слышал в народе вот какую песню:

Между тем как во всех слышанных мною песнях, легендах и воспоминаниях о Петре и Екатерине, Первый Император и Матушка Цариця (народные названия) ни одним словом не заподозрены украинскими простолюдинами в измене интересам народным, и вспоминаются с величайшим почитанием. Шевченко, в этом случае, шёл вразрез с украинским народом, под влияниями вовсе не поэтическими. Он «меж детей ничтожных мира» часто бывал ничтожнее всех. При всём своём таланте, он много пострадал от первоначальной школы, в которой получил то, что в нём можно было назвать, faute de mieux, образованием. Он долго сидел на седалищах губителей, которые, по еврейскому подлиннику 1-го псалма, означают злоязычников, а перед их седалищами вечно стоял жертвенник худшему из олимпийцев. История известная.

К этому примечанию нахожу нужным присовокупить другое примечание, — именно о том, почему украинское простонародье относится весьма симпатично к идее монархической власти. Его историческое прошедшее привело его к убеждению, что только эта форма правительства обеспечивает безопасность личности, семьи, имущества, наконец и самой религии. Мысль эту я высказал ещё в 1862 году, в статье о публичных лекциях Н. И. Костомарова (помещённой в газете «Век»). Поэтому и нет надобности о ней распространяться. Скажу только, что вовсе не низменное, так сказать, придавленное положение простолюдина и не невежество его в истории и других науках заставляют его лелеять мысль о монархизме, как идеал правды на земле (он так понимает монархизм). Я бы мог привести несколько случаев, в которых выразились весьма рельефно самостоятельность его суждения: о предержащих властях вообще и о некоторых личностях в частности; но ограничусь замечанием, что, стоя низко на общественной лестнице, украинский простолюдин вовсе не думает, что расстояние между её низом и верхом очень велико. Он относится к этому вопросу так простосердечно, как тот, кто, среди полей обетованной земли, напевал под гусли: «Мал бех в братии моей»… Он представляется сам себе такой важной моральной единицей, что, по его мнению, не только царь, но и сам Бог может непосредственно с ним беседовать. Некто путешествуя пешком по Украине для народоизучения (во времена оны, не теперь), беседовал со встреченным на ярмарке слепым кобзарём и внушил ему своей речью столь высокое о себе понятие, что кобзарь, с наивностью Гомеровых личностей, сказал: «Я хоч и простый чоловик, та знаю, хто се зо мною говрить: се або царь, або Бог» (Sic).

Потому-то не следовало пренебрегать этими явлениями: ибо такие малые начинания обыкновенно превращаются в грозные дела. — Эти слова получат больше силы, когда мы примем во внимание, что летописец далеко не дожил до грозного развития казацкой силы и умер в 1599 году.

В письме к Криштофу Радзивилу от 3 марта 1599 года (см. в приложениях ко ІІ-му тому) князь Константин-Василий Острожский говорит мимоходом, что Ян Замойский выпросил у короля два села Косинскому, от которого купил их князь Вишневецкий. Это имя не встретилось мне больше нигде в современных бумагах и, по всей вероятности, принадлежит лицу, которое какими-то судьбами очутилось во главе украинского движения против шляхетского полноправства.

Похитив какие-то документы у своего пана, он, в 1603 году, выдал себя в Киеве за князя Половца-Рожиновского, наследника Белоцерковской волости, Половецка, замка Сквира с городом и многих других имений. Он умер в 1614 году, не доказавши своих прав, но его претензия дала ему возможность найти себе жену в панском доме; дети его были признаны шляхтичами и кое-что получили из мнимого наследства, путём интриг заинтересованного в добыче знатного пана Аксака.

Рукоп. Императ. Публ. Библ. польск. Л. F. отд. IV, № 99, л. 84.

Во время пребывания Эриха Ласоты за Порогами, сечевики называли полковником Запорожского Войска Хлопицкого, но, видно, только для придания важности его посредничеству между войском и императором. (См. ниже.)

Обух или келеп (у казаков) постоянно был в руках у знатного господина; саблю, для большей okazałości, носил за ним giermek (паж).

Из народной песни времён Хмельнитчины, записанной автором в селе Суботове, принадлежавшем, Богдану Хмельницкому. Я потому указываю местность, что песня, по своему содержанию, могла там быть сложена скорее, нежели где-либо. Косарь, которого я первого встретил рано утром на улице, вернулся домой по поводу завязавшегося между нами разговора. Но чем он был заинтересован в молодом человеке? (это было давно). Совершенно тем, чем интересовались казаки времён Косинского: он вообразил меня царским агентом, разведывающим, как стоят вещи в Украине, для исправления злоупотреблений помещиков и чиновников. Это мне помогло войти с ним и с его серьёзными соседями в дружескую беседу, в которой ничего не было недосказанного. Шляхтич Косинский, без сомнения, был человек более сведущий в делах внутренней политики, чем его приятели (они, как видно из пятковского листа, не все даже умели писать). Он находился более или менее в том положении относительно своей публики, в каком я очутился среди суботовских косарей, отложивших ради меня косовицу. Он жил в том веке, в котором от слова до дела не был «un gran tratto», как в наш более сложный век. Он уступил энтузиазму нуждающихся людей до пятковского дела; он не мог устоять против него и после пятковского. А чего доброго, сам поджёг и раздул в казацком сердце энтузиазм нужды и чувство обиды. Я мог бы сделать то же самое с суботовцами, если б видел в том прок. Косинский видел, или мог видеть прок в своём предприятии. Впрочем, и то сказать: Запорожская Сечь, с её недоступностью для правительственной власти, служила тогда сильной опорой для всякого героического и злодейского замысла (понятия относительные).

Мысль, образовавшаяся в Подолии уже во времена Папроцкого. Когда захожий человек начинает говорить о насущных интересах туземцев, на него надобно смотреть, как на свежий сосуд, в который положено то, что дорого для края. Поэтому Папроцкий, с его поражающим нас пророчеством, что русский народ будет вечно славен «хотя бы Польша и погибла» (см. т. I. стр. 109), в наших глазах имеет значение только пересказчика того говора, которым были полны дворы русских панов, воинствовавших тогда по-казацки.

Эти слова взяты из сознания пленника, который пошёл в казаки манером Косинщины. Оно вообще интересно, как живой голос, так редко слышный среди архивов. «Мене зовут Григорей Василевич Зджанский (конечно, это был боярин: иначе — был бы поименован шляхтичем в деле), который первей сего служил у пана Александра Загоровского, и кгды был послух, же казаки Воеводу Киевского воюют, тут, в Луцку, намовил мене Михайло Янушевич Гулевич, абы з ним ехать, поведаючи, же добра, пожиточная служба будет. Я, будучи пахолком убогим, потребуючи запоможенья, пристал есми до него... Пан мой, у которого я слугою рукодайным был, ехавши до казаков, упросил у пана Косиньского, гетмана казацкого, который позволил, и дал ему на помочь Дашка, сотника з его сотнею… которым всем казакам з маетностей Сутеских (которые собрались они оттягать у пана Василия Гулевича в пользу пана Михайла Гулевича) за працу чинити обецовал. И также, кгды есмо позно до Сутески приехали, врядник на кгвалт у дзвон ударил, мужики нас у село не пустили, казаки ся на Михайла фрасовали, иж им не то обецовал; он их благал, и обернулся зо всеми нами до Янкова; там же в Янкове через целый день у пятницу, также и через ноць до суботы были есмо, а в суботу пришли есмо были до Витавы; у Витаве врядник пана войского сутеский зобравшися дал нам битву, нас поразил, и живых нас чотырох чоловек... поймали».

В 1599 году князь Константин Острожский писал к Криштофу Радзивилу ... «ięAsJuszniei/ł^y wprawdzie; wzięto: mi: Koty, które zawsze praedecessoro-ще. рри miewali z,(^erlias ид І|ди^С|еѵк^ие, рЬо, сиау nigdzie pierwiey. i częsciey nieprzyiaciel nie zwyhł bywać, iako w tym kraiu, Ъу iescze te liche dzierżawy ^>;тЙеШЙу. Ьу6 zoMdreetii T. Starostów‘inszych onerowane, wielka ńiesprawied-hwosć‘h (Рукоп. Императ. Публ. Библ. польск. № 223, f. IV, л. 9.)

Это не была панская прихоть: при бесправьи rządu polskiego, при бессилии prawa pośpótitego, кpyпные и мелкие паны поставлены были в необходимость устраивать в своих домах рассадники казачества и под полою у себя воспитывать таких людей, каким явился на арене казацких восстаний Наливайко. Вот как сами они размышляли об этом на сеймах: «Szkodliwa rzecz zaprawdę wkazdey Rptej dimtompt prawa у zwierszchośći, który tak się zagęsęieł, ze iusz-kozdemu WoyskctijtBipć, gwałtem.prawa swego dochodzić w powszechny obyczay weszło. Wszystkie sądy, wszystkie ziazdy zbrpyno się odpra-wuiąi. A niedziw, bo sam Seym, na który, z żałością ludzi wszystkich spokojnych, z ohidą narodu naszego, więcey wоyska widać, nizli na Ukrainie: nie tylko ze całe pułki na Seym zwodzą, ale nawet izbę sarnę Poselską ludźmi swemi zagęsciwsry у wolne głosi zatłumiwszy, bene consulta rozrywaią, iakoby na tych tylko ręku hyła Rpta, którzy więcey za sobą pachołków nawioda. (Там же, Л. F., отд. IV, № 99, л. 75.)

См. в приложениях ко II-му тому, письмо князя Острожского от 23 февраля 1595 года.

И не один Лобода заменял князю Острожскому газету: он получал подобные же донесения и от какого-то сотника Демковича. (См. письма того и другого в приложениях ко ІІ-му тому).

Почтенный издатель дневника Ласоты, в русском переводе, Ф. N. Брун, которого занимающиеся историей должны благодарить за снабжение перевода множеством весьма полезных примечаний, напрасно напечатал имя Ласоты с двумя с. В «Koronie Polskiеj» Niesieckiego читаем Lasota, а не Lassota. Слово ласота происходит от ласый, лакомый. По немецки необходимо было писать два s: иначе, вместо Ласоты, вышел бы Лазота. Указанному недоразумению подверглись и уважаемые издатели «Исторических Песен Малорусского Народа», Киев, 1874 (стр. 156).

Слово кош, говорит В. В. Григорьев («О некоторых событиях в Бухаре» и пр.), означает (по-татарски) всякое временное помещение в пустом месте, или на дороге: отдельную кибитку, несколько кибиток вместе и целый лагерь.

Сандал — по-турецки доска, дощаник. Это были довольно большие суда. Диакон Игнатий (Ник. Лет.), в своём описании хождения Пименова, говорит: «Оттуда (из Пандораклии, Гераклеи при Понте) идохом в сандалиях и до Царюграду».

Эти две должности на Запорожье совмещало одно и то же лицо; но кошовый значит глава сичового коша, а гетман — предводитель войска. Когда запорожцы пребывали в мире, сражаясь ежедневно с татарами в раздробь, ими правил кошовый, с помощью куренных атаманов или вообще — отамання, старшины, а в важных случаях — рады. Но в военное время этот конституционный владыка превращался в диктатора и назывался гетманом. Для каждой экспедиции избирался гетман, а на кошу оставался тогда, независимо от походной диктатуры, кошовый.

Гоголь, говоря в каком-то месте о том, как можно пробрать человека словом, смешал своих земляков с великорусскими простолюдинами. Словом заб'єш гірш, ніж киякою, говорит малорусская пословица. У великоруссов, при всех почтенных свойствах их простого народа, такой пословицы нет, а есть вот какая: брань на вороту не виснет.

Весьма древний обычай. У Гомера троянский жрец Калхас, в знак миролюбия, несёт на жезле свою жреческую повязку. Богдан Xмельницкий носил так свою шапку в случаях переговоров после битвы. Перед гетманом у поляков giermek (паж) носил на копье его шапку с перьями, в походе и строю. В старых русских судах, истец закладывал в шапку известную сумму денег, гарантируя правдивость своего иска. Еще древнее обычай метать шапки перед судьёй в знак состязания. В судных литовско-русских грамотах читаем: «оже шапками вергут», и т. д.

Много можно привести примеров, как ещё недавно трепетавший перед казаками невольный кандидат в гетманы заставлял трепетать казаков своего слова и взгляда. Он был полнейшее олицетворение права сильного. «Егда гетманом мя избрали, то и раду мою приняти треба», заставляет монах-летописец Наливайка говорить казакам, которые потом выдали его Жолковскому. Этою чертой украинского казачества, именно добровольным подчинением себя гетманской диктатуре, объясняется кажущееся противоречие между республиканским его духом и всегдашней готовностью подчиниться абсолютному монархизму. Даже и современного нам украинца, во всех подчинённых, зависимых отношениях его, возмущает до глубины души только несправедливость, но никогда не жалуется он на строгую кару: он в душе деспот, и это говорится не в осуждение ему. Напротив, врождённый деспотизм украинского характера подаёт надежду, что рано или поздно водворятся среди этого народа определительно выработанные и стойко охраняемые правила разумной нравственности, которых только и не достаёт нам для русского величия.

Ян Збаражский.

Палицами, составлявшими принадлежность должности есаула.

Ф. N. Брун, издавая по-русски извлечение из «Путевых Записок Эриха (как он пишет) Лассоты», не решился слово freudige перевести словом весёлый, а перевел словом бойкий; между тем весёлость была, в некотором роде, обязательна для запорожца, как противодействие унынию, которое низовые братчики считали более нежели «грехом», как оно названо у апостола. Народная дума не могла пожелать им ничего лучшего, как весёлости:

Ясно, что без весёлых мыслей считалось безуспешным и военное дело. Здесь уместно говорить о религиозном оттенке, который наши историки видят в варяжничанье Наливайка на Волыни и в Литве. На Запорожье необходимо должен был существовать религиозный элемент, и, между прочим он заключался в казацкой проповеди на тему: «уныние есть грех перед Господом». Только такого рода религиозность можно допустить за Порогами. Что же касается до церкви, то казаки не имели возможности основать её даже и в 1617 году, не только во времена первых запорожцев, как это пишет Н. И. Костомаров, повторяя сказания украинских летописцев. Для нас важнее свидетельство Ибрагима-баши, который в 1617 году проникнул в Сечь, разрушил курени запорожские, забрал казацкие пушки и, конечно, не умолчал бы в своей реляции о церкви, если б нашёл её там. Автор «Богдана Хмельницкого» мог бы и должен был бы знать, что церкви на Запорожье долго не было (Niesiecki, «Źródła do Diejów Polskich», изд. в 1835 году). А это не безделица: этот факт, будь он верен, дал бы нам совсем иное понятие о казаках, то есть такое, какое историки составили себе, следуя летописным сказаниям, без всякой критики.

Это место переведено у Ф. N. Бруна не совсем точно, а оно заключает в себе важное свидетельство, именно: что запорожский гетман, по принципу товариства, не отличался ничем от рядовых «товарищей-казаков»: ни паем, получаемым при дележе добычи, ни пищей, ни одеждой, ни обстановкой. Булава в руках, литавры впереди, знамя и бунчук сзади — вот единственные признаки, по которым, в первые времена низового казачества, можно было распознать, кто между казаками гетманствует. Привожу подлинные слова Ласоты:

Почтенный издатель русского извлечения из дневника Ласоты не решился перевести дословно этого ходячего казацкого выражения, а перевёл его словами: «промышлявших по этому рыцарскому обычаю».

Повторяю, очищая историю от сочинительских сказок, что религиозность у казаков была вовсе не та, которую им приписывают, и притом она была далеко не преобладающим чувством. Историкам почему-то желательно, чтоб у казаков ещё в XVI веке была за Порогами церковь, но её не было и гораздо позже. Не касаясь разумности сказанного желания, замечу, что народ обыкновенно лучше историков знает и понимает свои внутренние обстоятельства. Никогда не считал он запорожцев рыцарями церкви или православия. Я с детства помню песню, которая принадлежит к так называемым старосветским, и которая характеризует запорожцев последнего времени. (Каковы же они были во времена оны?)

Мудрено доказать, что эта сатирическая песня сложена после, а не прежде Хмельнитчины. Но вот другая сторона запорожской жизни, охарактеризованная народом:

Этот знаменательный девиз, изображённый сплошь польскими буквами, награвирован под портретом отца Иоахимова, Мартина Бильского, приложенным к продолженной Иоахимом «Польской Хронике», под заглавием «Dalszy: Ciąg Kroniki Polskiej».

Выбрали много шляхетских домов.

Ушли злодеи, не видав обнаженной против себя сабли.

С великим церемониалом: ибо нёс с собою канонизацию св. Яцка.

На которой был написан св. Яцек.

Все состязались очень хорошо.

Кстати замечу здесь любителям «удальства, молодечества и разгула» казацкого, что татары молодечествовали у нас из одной бедности. В 1606 году Жолковский писал «do braciey na seimik Proszowski» следующее:

«Z Nahaiskicji hord przyszsły niemałe woiska, które obkoczowały w hliskiem bardzo sąsiedztwie na Białogrodzkich polach. Car Tatarski zgłodzonym vkazał; ze dostanie żywności u Państwach Jego Kroi. Mci: ho głodni pewnie są i by nic innego, sam głód dla zdobyczy do nas ich gania».

С этим отзывом Жолковского о татарах полезно сопоставить отзыв того же Жолковского о казаках, в письме его к великому визирю в 1617 году:

«Repressa fuit ad tempus sceleratissimorum hominum (т. e. казаков) insolentia, ita quod nihil omnino iniuriarum nec in nostris nec in vestris ditionibus accipitur. Sed postea quum Tartari irruptionibus furtivis factis grassati populatione et incendiis miseros homines facultatibus exuerunt, auctos est sceleratorum Coza-korum numerus, quando isti bonis a Tartaris exuti his se latronibus aggregarunt, atque ita latrociniis et nostras ditiones et potentissimi imperatoris vestri portus et loca maritima infestant».

Ведь деньги липки, как тесто: всюду прилипнут (к рукам).

Считали всадников по цензу.

Печаль об отечестве.

Из любви к отечеству, бежали как на пожар.

Когда мы называем польских панов гордыми, это у нас не голое слово. Иностранцы, приезжая в Польшу, прежде всего поражались необыкновенной гордостью польской шляхты. Так например, один из венецианских послов, в 1560 году, пишет: «шляхта чрезвычайно горда». А ведь гордости было довольно у него и дома, в среде венецианских nobili.

Слово Ясы напрасно пишут с двумя с: это необходимо только немцам, чтоб из Яс не вышли Язи. По-южнорусски яса значит демонстрация, или овация, или салют. Ясити значить объявить; ясувати — салютовать.

Об этом пишет Гейденштейн. Сохранилось и письмо князя Константина-Василия Острожского, в котором он говорит об этом походе. Письмо было писано к Криштофу Радзивилу от 24 декабря 1594 года. Острожский написал следующее:

«Pewieniem, ze się to W. Msc do tego czasu nie tai, iz Łożący, zebrawszy się pod dziesięć tysięcy wtargnęli byli w ziemie Wołoską; gdzie wielkie spustoszenie vczyniwszy tak w ludziach, iako i majętnościach ich, trzy dni tylko mieszkaiąe w ziemi tey, nazad się wrócili; tudziez też zamki i miasta Wołoskie popalili, a mianowicie Jassy miasto spalili, gdzie Hosponarowie zwykli przemieszkiwać. Teraz się na Podolu liezą w Barze i bardzo się od czasu zmacniaią, i iesliby obaczyli trudność iako przeciwko sobie, maią wolą wtamte kraie…(пробел снимавшего копии для Несвижской библиотеки.) Bialey Rusi nad Dniepr vchodzić. Przeto zdało mi się o tym W. Mości mego Mwego Pana, iako powinny po winnego, ptzectrzedz etc»… (Рукоп. Императ. Публ. Библ. польск. F. IV, № 223, л. 66).

Однако ж, из этого ничего не вышло.

Дай Бог, чтоб это им помогло (т. е. помогло их честности).

Замечательно, что и в Москве ценили тогда религиозность, нравственность и доблести казаков не выше как в Польше. Когда, в 1594 году, императорский посол Варкоч завёл с думными дьяками речь о том, какой пользы можно ожидать в войне с турками от запорожских казаков, ему отвечали следующими словами: «Они хороши для нечаянного нападения, для набегов и действий врассыпную; но это люди дикие, необузданные, не имеющие страха Божия (такого каким отличались москвичи), и на верность их нельзя рассчитывать. Впрочем (эта черта казачества представлялась дьякам яснее, чем историкам), по своему большому терпению и готовности переносить голод и все недостатки, и удовлетворяться самым ничтожным продовольствием они могут быть весьма полезны для дальних экспедиций». («Чтения Общ. Истории и Др. Росс.» 1863, П, 269 перев. соч. Аделунга).

Блез де Виженер в своей книге: «La Description du Boya ume de Po-loigne», Paris, 1573, говорит о волохах: «Toutefois iis usent aussi du parier Buthenique et Slavon».

Blaise de Vigenere: «…ce a este tousiours vfie nation fort bizarre, fantas-tique et despitte, et au reste fort endurcie et belliqueuse».

Blaise de Vigenere: «C’est un pays montueux et couuert de bois, et pour-tant bien fort et malaise. Aussi le peuple ne s’amuse gueres a cultiuer les terres, car tout leur faict depend du bestial, dont iis ont tres grande abondance acause de beaux pascages qui sont par tout, tellement qu’ils en fournissent non seule-ment Hongrie et Bussie qui sont les pays plus prochains d’eux: mais encor en enuoynt tous les ans vne fort grande quantite en Poloigne, Prusse, Silesie, Bo-heme, Alemagne, Italie et Turquie».

Не богатых честных людей.

См. в приложениях ко ІІ-му тому письмо князя Острожского от 2-го марта 1596 года.

См. там же выписку из письма Кавлича, от 2-го февраля 1596 года.

В мирном договоре между Казы-Гиреем и Яном Замойским изображено: «Car, maiącz zlecenie od Cesarza J. M. Tureckiego — powierzoną chorągiew na ziemię Wołoską, tedy chcząćz dogodzić Kr. J. Mci Polskiemu łasczc hraterskiey, Jeremiewi ią na hospodarstwo oddaiemy, o ktorego tho Jaśnie Wielmożnego Pana Canclerza a Hetmana Corony Polskiej Ziemia tuteczna prosiła… Woysko Cesarza J. M. Tureckiego i Carskie nie maią kazić thu w ziemi ani W Polscze, у owszem J. М. Car zararem się ruszy i w swij ziemię trzeciego dnia wyydzie, a hospodar mieć może dlia straży dwór swoy od swego nieprzyiaciela (Rozwana)… A czo się dotyczę chorągwie, którą Jeremiiowi Mobile na hospodarstwo My Car oddawamy, upewniamy i przyrzekamy, ze Cesarz J. Mcz onogo wiecznie i owszem w pokora na hospodarstwie zawzdy zachowa… Działo się na Cocorze, dnia 21 miesiąca 8 bra roku 1595» (Рукоп. Императ. Публ. Библ. польс. отд. IV. № 71, л. 1).

См. в приложениях ко ІІ-му тому выписку из письма сотника Демковича.

См. там же выписку из письма Кевлича.

См. в приложениях ко II-му тому письмо князя Острожского от 4-го марта 1595.

По бессмысленному соединению народного дела с делом господствующей партии, примерами которого полна история, одна из рукописных летописей («Летописец Веры законные, Жития Поганьства и Побоженьства Князей великих Руських») сожжение Могилёва приписывает казакам. «Домов», говорит летописец, «сгорело до 500; а крамов (лавок) з великими скарбами 400. Мещан и бояр, людей учтивых, так мужей, яко и жён, детей малых побили, порубали и попоганили. Скарбов теж незличных побрали с крамов и с домов».

Рукопись варш. библиот. гр. Красинских: «Оборона Церкви Всходней и Патриархов», л. 64.

Чего не мог взять с собой, то он старался уничтожить, например пушки, которые он побросал в воду, но так неудачно, что поляки видели торчащие из воды колеса.

Я умею только пахать землю.

Карфаген должен быть разрушен: изречение Катона, которое он постоянно твердил.

От 21 мая 1596 года, на пути из Переяславля в Лубни, Жолковский писал к королю:

«Brzydko az wspominać, do czego się to swowolenstwo brało, iakie spomi-nanie Maiestatu W. Kroi. Mci, iakie zamysły, o Krakowie, stolicy sławney W. Kroi. Mci rozbiciu, wytraceniu stanu szlacheckiego. I to pewna, ze bardzo się było to swowolenstwo wmogło. Opportune raczyłteś W. Kroi. Msć temu złemu rozkazać zabiegać».

Употребляю это выражение на основании польского слова leża и казацкой пословицы: коли б хліб та одежа, то їв би козак лежа. Потому-то и воевали казаки, что им нечего было есть лёжа. Если бы ляхи были настолько мудры до шкоды, как по шкоде, они бы ещё в XVI и XVII веке имели удовольствие видеть, как «свирепый» украинский народ, подобно своим работящим волам, молча жуёт жвачку среди плодородных полей своих. Но сколько раз это повторялось — и доселе повторяется в истории — что людей сделают свирепыми, и потом карают за свирепость!

Тогда султанствовал Селим II (1586–1593), о котором даже в хронологических росписях печатают: «lebte nur im Harem».

Мужчины и женщины у них кротки и ласковы: их трудно рассердить.

См. в приложениях ко II-му тому письмо князя Острожского от 2 марта 1596 года.

Интересно обстоятельство, что русин Жолковский не умел повторить русских звуков супой и означил дату своего письма, как иностранец: «Z obozu nad Sopohem». Какой же мог быть прок в образованности, которая удаляла сильных и влиятельных людей от разумения того, что жизнь выработала на их родной почве? Но и в наше время русская образованность хромает на эту ногу, — хромает до такой степени, что почти считается вредным знать основательно местное наречие. Люди таких понятий недалеко отстоят от Жолковского. В течение 278 лет, едвали 278 человек между земляками этого знаменитого полководца освободились от его гражданских предрассудков. Гордость меньше всего должна быть нашим пороком, за неименьем чем гордиться перед нашими предками и перед нашим потомством.

См. том I, примеч. к стр. 144.

См. т. I, примеч. к стр. 69.

I Іосh, jak serce pańskie, był zawsze odwarty. Malczewski.

Читатель может недоумевать, найдя «казацкого батька» в таком сообществе, но лучшего он не заслужил у трезвого потомства. Он цветущий край наш превратил в пустыню, засыпанную пеплом и засеянную костями наших предков. Он надолго приостановил успехи культуры в нашей северной Славянщине. Он приостановил и школьное просвещение, доведя его до того, что уже и полковники, эти герцоги полновластного украинского владыки, не умели подписать великого договора собственной рукой. Если мы не имеем другого «Слова о Полку Игореве» и другой «Летописи о том, откуда пошла есть земля Русская», то, без сомнения, этим обязаны больше всего Хмельницкому. А что он присоединил отрозненную Русь к Московскому царству, так эту заслугу могут приписывать ему одни дети, да ещё разве баюкающие детей бабы. Он не мог не присоединить; его принудили присоединить: принудила его к этому сила вещей, выковавшая украинскую нацию, и сама украинская нация, начинавшая уже и тогда проклинать его, как впоследствии проклинала Мазепу. Наконец, умирая, кого назначил он своим преемником? Слабоумного сына, о котором даже кобзарская дума говорит, что он «и розумом слабенький, та й тилом недугуе». Назначил он того «Хмельниченка Юрася», за которого, по народной пословице, «пуста стала Украина, звелася». Проклятия украинского народа покарали Богдана Хмельницкого в сыне: отец начал своё военное поприще тем, что привёл врагов святого креста в Украину, а сын кончил полным предательством Украины врагам христианства, и сам сделался потурнаком. В своём месте мы будем говорить обо всём этом и о многом ещё другом подробно.

Никакого зла потом не творил.

Это был красавец, и притом человек не из обыкновенных, еслиб только обращал на добро то, что дал ему Бог, а вдобавок — отличный артиллерист.

Но слова — это дела, и маленькая капля чернил, упав росой на мысль, заставляет задумываться тысячи, может быть, миллионы. Не странно ли, что несколько написанных букв, вместо устной речи, образуют прочное звено, соединяющее века! До чего уничижает время человека, когда лоскуток бумаги, тряпка, подобная вот этой, переживает его самого, его гробницу и всё, что принадлежит ему!

Интересна в этом отношении статья Пушкина о «Летописи Кониского». Она служит нам красноречивым доказательством, как и самый высокий ум бывает ничтожен, при отсутствии того, что в самом деле можно назвать историческим образованием в человеке и обществе.

Был у них Трахтомировский монастырь, доставшийся им по праву займа при Стефане Батории, отобранный у них после катастрофы на Солонице и возвращённый перед шведским походом; но этот монастырь, служивший складом для оружия и пристанищем для дряхлых или увечных казаков, содержался монастырскими землями, приписанными к нему во время его основания.

1619 года 24 февраля, в отчете своём на сейме, «где universa facies reipublicae repraesentatur», Жолковский говорил:

«Pokazałem to iuzna przeszłum Seimie dowodnie, iakie szkody Tatarom czynią, gdy na morze naiezdzaią, plądruiąc osady Cesarza Tureckiego, pokazałem i z mapy, iakiemi mieiscami zasiągaia boku Cesarza Tureckiego, który w Konstantynopolu z okna patrząc, dymy widział, z czego wielką mieli żałość. A iakoz to za dobre miał przyiąć Cesarz Turecki? który ni od kogo nie rad despektu ponosić, kilkadziesiąt miast starodawnych głównych funditus дпи znieśli, nie wkładaiąc w to drobnieiszzch, których bardzo wiele popalili, popustoszyli»……

(пробел в старинной рукописи публичной Познанской библиотеки, II. Н. аа 12, стр. 260).

До сих пор мы знали о 2.000 запорожцев пришедших на помощь названному Димитрию после неудачной битвы его под Новгородком, но, по рукописи библиотеки Главного Штаба № 3.267, напечатанной недавно Археографической Коммиссией в 1-м томе «Русской исторической Библиотеки» («Wyprawa Czara Moskiewskiego Dymitra do Moskwy z Gierzym Mniszkiem, roku 1604»), оказывается, что «po odiezdzie p. woiewodzinym у tego rycerstwa, które z nim poszło, przyszli kozacy zaporoscy we 12.000, którym był dawno czarowicz posłał chorągiew», и что они «mieli z sobą kilkanaście działek armaty grzeczney (отличной), którym czarowicz był bardzo rad rozumieiąc siła o męstwie ich, ponieważ woisko było bardzo ogromne».

О значении слова кварцяное в нашей печати встречается превратное понятие. Вот происхождение этого термина, который, например, автор «Богдана Хмельницкого» смешивает с квартой или четвертью года, сроком, в который выплачивалось жолнёрам жалованье. При Сигизмунде-Августе столовые имения королевские были приведены в известность, и все, получившие их в смысле пожалования или в залог, привлечены к уплате кварты, т. е. четвёртой части чистого дохода. Вместе с тем привлечён был к такой же уплате и король со всех имений и сумм, находившихся в его распоряжении, причём он должен был признать собственностью государства все свои имения, хотя бы они составляли до того времени его частную собственность. Кварта со всех таковых имений определялась на содержание коронного войска, которое и называлось потому кварцяным.

См. драгоценнную статью Н. Д. Иванишева: «О древних сельских общинах в Югозападной России» (Русск. Бес. 1857 IIІ.) Н. И. Костомаров нашёл в Литовской Метрике документ, в котором сельские копы и громады г. Иванишева называются вечами. К сожалению, списанная им копия потеряна и до сих пор не повторена.

Из кобзарской думы времён Хмельнитчины.

Non urbs, sed vorago sanguinis nostri.

Об этой интересной личности упоминается в письме Жолковского к королю из Бара, от 12 июня 1614 года. Жолковский писал:

«Gdym iusz wyiechał w drogę swą ku Ukrainie, pogonił mię P. Starosta Trembówełskina pierwszym noclegu, który mi przyniósł w sprawach dotykaią-cich się:powinnościmoiey» Służby W. K. lici rezolutią у roskdzanie W. K. M…. Zastałem, IJkraipę w wielkiey. trwodze, po zamkach strzylania z dział, za-biegi; ’iesze w drodze igły mie potykać wieści, а у od samego Bossego przyniesiono inllist, iako go Tatarowic na Telegoli (iest dolina na Polu Bialogroc-Icijuo,) gromiły.- Ta rzecz. iako słza choć się podno (podobno) przedłuży, ale, yz poniekąd należy do obiasnienia spraw, które następuią, ^iako naykruczey Wy-pistoię SżaChin Gerei Soltan; puściwszy glosz, że do Persyey iechał, vkrywał się z mieiHta na mieisce; fpo tych.pustyniach dzikich poi, niemaiąc przy sobie pod osjndziesiąt człeka.-Długo nią.mógł o ppm.,wiedzieć Czar Krimski, stry iego; asz potym, gdzy się poczęło obiawiaćz, mislił tu do Państw W. ET. Mci vciekac: Sacbin Gerdi’ y zroCzeł sohfe ćzaśżi z Bossem, osadczę Bersady, maiethosci J. M. Pąna аąyę^ęgo Дегопведо, — , ęa- Telegoli się mechać. Tym czaszem innotuit Czarowi, ze Sachin Gerei na polu. Rozdzieliwszy tedy Woiska swe na Pułki, kazał gó pdwszytkimpolu, Ѣа уsam poszedł ’ sczęSią Woiska, leisować! Nim się tędy mógł zeisć SacMm — Gerei z. Bossem, poprzedzili Woiska Czarskie, pogro-miły,)ako się wyzęi wspomniało, Bossego ua Telegoli. Stracziwszi kilkadziesiąt — człeka, dobrodżieystwem noczy sam vszedł. A na, Sachim Gereia natrafił sczęs-ciend saA Czar. Choć т nierówniliczbie, mężnie się SachinGerai stanowił Czarowi. Pogromi ws?i jednak, ranny, yszedł, iako mam sprawę, na Dunai na Doh-ruczę. Posłał Czar zanym pogońiąm. Dotąd nie wiem, co się tam dali stało, bo tez to świeże kłótnie; wtamiym przeszłym tegodniii się to działo. Ztądze у te trwogi, na JJkraMe,ЖеЖакиеи »bliskości te Woyska. Jakoż у podbiegali dziś tydzień Tatarowig pod Bi^ dla,dostania zy wnosci; poimano od nych dwóch Tatar, y ći powiadaią o Wielkość^ Czarekich Woisk. Wszystkie; Ordzie kazał się do siebie zchodzić, a sam, pogromiwszy Sachin Gereia, do Tehinię się obrocił….»

Автор «Апокрисиса» объясняет следующими словами причину посвящения книги своей могущественному Яну Замойскому: «Зная по опыту, что многие, хотя и нужные, сочинения пожерты огнём человеческой злобы, или растоплены ими как воск, и издавая в свет это моё сочинение, я рассуждал, как бы его предохранить от такого огня. Много разных средств к этому представлялось мне, когда я размышлял об этом, но между ними не было ни одного, которым бы я надеялся обезопасить своё сочинение так, как думал. Такие-то тяжкие во всех отношениях времена наступили для нас, людей греческой веры», и пр. Далее: «от вас, милостивый пан, надеюсь благосклонности и защиты от всякого насилия».

Это название даёт шляхте, пребывавшей в городах, князь Константин-Василий Острожский. (См. письмо его от 6 июля 1596 года, в приложенияхко II тому.)

Рукоп. Императ. Публ. Библ. отд. ІV, № 71, л. 42.

Там же, л. 47.

Автор «Богдана Хмельницкого», в 3-м издании этого сочинения (т. I, стр. LII), говоря о битве казаков с Гасан-агой, создал небывалого у казаков атамана Килея. Он говорит: «Казацкий атаман Килей бился на море с турецким агой Гассаном и разбил его». Рукопись, из которой почтенный сочинитель заимствовал новый исторический факт, читается, на л. 106, так: «Kozakоw Dnieprowych 30 Czaiek, iakóm W.-K. Mci oznaimił, było na morzu, i nie daleko Kiliei mieli potrzebę z Hasan Aga Turczynem». Таким образом город Килия превратился в атамана Килея! Так-то бывает мудрено писать историю чужого народа! Бедным землякам моим не раз приходится восклицать: Бач! із нашого хворосту та нам же і карлючку загнув! Я помню время, когда тот же почтенный сочинитель объяснял своей доверчивой публике термин дейнеки несуществующим и невозможным в украинском языке словом де-не-який. Это стоит атамана Килея и церкви у первых запорожцев. О такой мелочи, по-видимому, не следует нам заботиться. Нет, следует! Н. И. Костомарову, как иноплеменнику, украинцы заметили, после его публичной лекции, что его объяснение не объяснительно; но он напечатал в трёх изданиях своей монографии о Выговщине: «Пушкарь составил из них (из голяков), пехотный полк: они назывались дейнеками [т. е., может быть, де-не-яки: кой-какие]». («Исторические Монографии», т. II, стр. 73, изд. 1872 года). Точно так, в той же книге, на стр. 73, объяснено слово затязці: «У гетмана были затяжные полки [затязці, наёмные]». Мы, украинцы, не стыдимся сознаться в незнании чего-нибудь, относящегося к нашей старине; но иноплеменнику, взявшемуся просветить нас по этому предмету, видно кажется, что незнания для него и быть не может в таком немудрёном деле, как история казаков. И то правда: что мы — народ молчаливый; пока надумаемся молвить о себе слово, так нам уже объяснят всю нашу подноготную — и пошли мы щеголять по свету де-не-якими людьми!

«Jedno иа (писал к королю посол его), z Tłumaczem W. К. Mci у z czeladzią. meig — musiałem tak in summo periculo trwać w mieście, bo mi roska-zano od Sandzaka Białcgrpdzkiego, abym z gospody nigdzie nie wychodził i sług nie posyłał. Zyię tylko z wózków; drzew i wody ledwo dostawaią, a we dnie i w nócy Ystotfićzme waruiąc rię — trwogą iniebezpieczęstwa tak od Tararow i Turków иаид od KozaIdiy». (Рукоп. Императ. Публ. Библ. польск. отд. IV, № 71, л.106).

Утраченной поляками границы Владислава Ягайла Писочинский домогался у хана в 1601 году, и писал об этом к королю следующее:

«А gdy jazyszło. mówić о granice, po Czarne morze, powiedzieli, ze to być nie może, bo Czarne morze nie iest Carskie, ale Cessarza tureckiego. To by i Con-stantynopoie było wąg?ę? jjijy to Cessarz turecki wiedział, obrażał by się thym przeciw Krolowi pani twemu». Я отвечал (говорит Писочинский), «ze tu W. K. M. jnje.jnoyri. nic q. КрпбиДупорои, p swoię własność tylko, o co teraz idzjp, bo tg zdąynaipronip. Polskipl należy i ca starzy Carowie zawzdy przyznawali». (Там же, л. 57).

Англичане никогда не пишут в официальных сношениях Лондон, а просто город, как римляне не писали Roma, а только urbs. Все народы, позволившие обсчитать себя в течение многих веков на миллионы миллиардов фунтов стерлингов, обязаны знать главную всемирную контору плутократии, без поименования её в документах.

Рукоп. Императ. Публ. Библ., польск. отд. IV, № 71, л. 108. Далее следует такой рассказ:

«Die 19. Bano puścili się na morze pogodnowolnym wiatrem. Tam nazad widać nam‘było one galiery, gdy Sandzak, odgniewawszy na kozaki, nazad się do Bia-łogrodu wrócił. A my ten dzieńi noc płynęli ku Kozliewu».

Пускай читатель вообразит себе на одной из галер, при таких обстоятельствах, Кишку Самийла. Мудрено ли ему перебить экипаж и овладеть самим орудием турецкой каторги?

Об этом Рустане, во второе своё посольство к хану, Писочинский писал к королю от 21 февраля 1602 года: «Z strony Bustana, brata, Karai Ja-zyczyia zmarłego, iest wiadomosć, ze bardzo blizko do Constantinopola naciera i im tbzą żapęwne, ze 8SlMet Śćrei, Gałga zbiegły z Ordy do Turek, z Bursy dootegbRietana TCielĄ TlSfebPtym łardziei potrwozył». (В той же рукописи л. 179).

В рукописи следующие, набранные здесь курсивом слова зачёркнуты теми же самыми чернилами: «А1е, вадцргег szym, Łobode Mośkmcina, Kosińskiego, chocia byt podtaszanin, i innych wodzów ich z wielkimi woyski Tosrowstwa często kroć ha g!owę’kazał pbihzać, isrogiemi; mękami; bj-Ц karani, (Там же, л. 107). Пиша королю донесение о своём посольстве по дневнику, Писочинский эти зачёркнутые слова опустил. (Там же. л. 119).

Эти райзы были греческие майноты, пираты, вообще приморские греки, потомки Перикла и Эпаминонда, готовые служить службу за деньги тому, чьё могущество они презирали, —

«……nor yield, unless to gold».

Лаврин Писочинский рассказывает, в своём посольском дневнике, что когда он возвращался на корабле из Крыма в Белгород, возле Очакова «ударила жестокая фортуна». Запустивши якоря, пловцы целую ночь пробыли in extremis vitae. На рассвете якоря не могли уже держать корабля, который несло на скалы. Регизы, т. е. корабельщики, не знали что делать, и уже отчаялись в спасении; но молодой региз, грек nomine Parascene, присоветовал paспустить все паруса, вывел корабль на боковой ветер и удалил от скал. «Едва вырвали мы якорь (пишет пан Лаврин), тотчас подхватил нас ветер, и, как «из лука стрела, полетели мы по направлению к Царьграду». (Там же, л. 112).

Вот отрывок из реляции Лаврина Писочинского в августе 1602 года: «Ше ząstgjem.w Цаяциепси Рала Starosty: szedł za Dniestr, ktoręgo w tych rzecząch co, gię godziło;siedzieć.ostrzegłem. Die 2 Augusti odpisał mi, ze naszym w M^ltf,rueęh..;Btwarnę, ochremali jig bitwy dać dotąd, czekaiąc na mie. Nie wiem, «p… się dalepsę. tyęh — фисЬ tam. stało. Jednak nie pisze mi, iesli się zaraz ta)»..Werze,.łjo, niewiele lrjdzt-рщ, nim, powiadaią.— Kozakow z Górskim potkałem; pod Jasy; i tytnzeglęsuj, Ше się godziło. Także i pana Blickiego Kot-mistfza na ęhocinjiu, ktojgj ę jJMJokę Ж-.K. Mci prosi, coby ę?ynić miał pod takiemi niebespiecznoscdami nadrojzącemi. (Там же, л. 124).

Informowałem Pana-Targowskiego у typum ziMiówany^Metó^ifflu^i^ioze-пиа tych tam pustyń, rzek osobliwie, a Dniepru progów, między któremi maiij Kozacy.swóieTótibttla, a rlie dopiero, ale od wieków dawnych, gdysz iescze Herodotus, nastarszy Historii; wspóniina, ze na^tychtam młeiscaSćb? Йасу zawzdyTajco у terаz rOzhpiuicy bywali; a to dla! tęga TCZyńiłein, żtMf.jtfśr demonstwijorr^u Ptó Taigóttefci TkSzaT Weberowi dla wyrozuniiemaTepiz^go, ze niepódbbhai-. tamtyćh^mleisć,- gdzie fiselruńt donńcUium,gdzie sedes ich ibśt, turni ich яйЙ6»ѵ. (Рукоп. той же Библ. разнояз Л. Q. отд. IV, № 8,  л. 92).

См. «Collectanea z Dzieiópiśów Tureckich», przez Sękowskiago.

Автографы этой переписки хранятся в архиве князей Сангушков, в Славуте, а копии напечатаны в «Pismach Stanisława Żółkiewskiego», драгоценном издании покойного Авлуста Белёвского, которое одно, без других полезных трудов этого благородного деятеля истории, составило бы ему почтенное имя в потомстве.

Даже после деморализации, которой казачество всего больше обязано Богдану и Юрию Хмельницким, последние казаки, уманские гайдамаки, прозванные колиями, не считали нужным прятаться от товарищей с общими деньгами. Я записал из уст очевидца, точными его словами, рассказ о том, как охранялись в лесу груды денег. (См. «Записки о Южной Руси» том І.)

Читатель помнит, что Жолковский — русин, и что он обращается на поветовом сеймике к панам русским, которые были только окрашены в польский цвет: поэтому его польщизна сильно отзывается языком народа, относительно которого он был недоляшок.

Рукоп. Императ. Публ. Библ. разнояз. Л. Q, отд. IV, № 8, л. 71.

«Turcy są па tym…aby, Kozaki znosząc, włości koronne posiadali у granice swe roszerzali…. tam ztey strony pokoin trudno się spodziewać, iezli sposob obrony na tym Seymie namówiony nie będzie. A nie trzeba większy do woyny przyczyny to samo ludzy.’naszych mimo wiadomość у nad roskazanie J. K. Mci wescie do.Wołoch, zniesienie dawncgo [wprawdzie w głowę nam nieprzyiaznegoj Hospodara, nasadzenie nowego gotowy nam niepokoy przyniesie. Ztymi, którzy to uczynieli iako postąpić, poda to J. K. Mć pod vwazenie Seymowe. Nie stanie-iednak natym: bedzie Turczyn chciał swego się mścić, na co nam trzeba bydz gotowymi. Wyprawił tam J. K. M. iusz posłańca swego, aby nieco mógł zacha-mowac impet tego Tyrana, wszakosz nie pewna iescze, co ten sprawi». (Там же, разнояз. Л. Q. отд. IV, № 8, л. 74). Это говорено на сейме от имени короля, который скрывал иногда распоряжения свои от правительственных лиц и, без ведома сейма, навлекал на государство войну, как это сделал он, велевши тайком Потоцкому вторгнуться в Волощину.

Там же, л. 107. По словам инструкции на сейм 1615 года, никто почти из панов не пришёл к гетману на помощь; у него было войска всего три хоругви, с которыми он не должен был появляться перед неприятелем, ради самой славы Речи Посполитой. (Там же, польск. Л. F, отд. IV, № 99. л. 73).

О турецком походе к Очакову писал Жолковский к королю из Жолкви от 31 марта 1614 года:

«… główny Vromelsky Beglerbek w Zophiey zimował tam na S. Jtirgią Ruskiego wszytkim Sendziakom którzy- za Dunaem są у inszym ludsiom ktokolwiek vłafę bierze, ściągać się roskazat, a ysz o woynie do Węgier niesłychać, trzeba, się pilnie ostrzegać, zęby Turcy, iako to oni zwykli, niespodziewanych пая przy-dybać nie chcieli. (Там же, л. 3).

У нас часто вопиют против насилия польских панов над русскими в церковных делах. Оно действительно делалось, только всегда больше в экономических, нежели в религиозных видах. Между панами единоверцами в Польше случались дела не лучше тех, которые возмущают наше религиозное чувство. Вот выписка из оповещения польского примаса в 1610 году о беспорядках в государстве. Примас говорит сперва о вербовке венгерских сабатов пограничными панами, с преступными целями, и об их разбойничанье (на манер Наливайка или Косинского) среди родного края, потом пишет:

«Pan Stadnicki Sabaty miał у nia (sic) Lezaiskie stwo occupowal. Pewna, ze dzie-wieńć Kosciołow spustoszonych bydlętom mieszkaniem są. Domow szlacheckich nad siedmdziegiąt przez swowolne ludzie wybranych. Pewna у tho, ze у w drodze у vr domu nie każdy hespieczen; у odległych, choć nie przymieszali się do-nieprzyiazni ani z tą anizową stroną, ta bieda dolegała у dolega…. Życzą raczey у npominaią pp. senatorowie, aby pan Stadnicki przeciwnemi postępki opinią o sobie znosił. A zniesie tym, kiedy Sabaty Węgry у Cudzoziemskie ludzi rospusci, у więcey napothym do siebie ich nie będzie wabił…. Kościoły profanowane, iako у nabożeństwo w nich, opatrzyć j wolno, komu co nąlezy; jtemu przekazy Pan Stadnicki czynić nie ma, у owszem za pobrane z nich ochędostwa у apparatow satisfactią vczynic powinie». Z Starostwa Lezaiskiego aby vstąpił у w nim impe-dimentu żadnego themu co «mu na tho prawo służy nie czynił (Стадницкии занял староство без воли короля)…. Nie wie у teraz J. К. М. aby kiedy koło Łowicza ludzie zbierać miał Pan Opaliński, ani tesz tam mimo chłopków robotnych Bohatyrow wiele; Łowicz tesz od Łoszakowic przeszło mil czterdzieści. A isz z roziętey z Panem Opalińskim niepryiazni, iako ze srzodka iakiego, co wnętrzny pokoi у hespieczenstwo wzrusza, pochodzi, vpominać(sic) Ich MM. PP. Senatorowie Pana Stadnickiego, aby pracą у staraniem tych, co się w zastanowieniu zawziętei nieprzyiazni wdali, niepogardzal, a raczey iednaniem pomiarkowanem (sic) nieprzyiazni vprszątnął». (Л. Q. отд. IV, № 8, лл. 5–8).

Преступник выпрашивал обыкновенно так называемый глейт, т. е. охранный лист, и вступал в королевское войско, как ни в чём не бывало. Такой глейт получил от коронного гетмана, в 1616 году, известный бунтовщик столичного войска и потом банит Цеклинский. (Самый документ напечатан в «Pismach Stanisława Żółkiewskiego», изданных А. Белёвским.)

Привожу характеристические слова королевского универсала.

«…. Jusz po kilka krocz przez pisanie у posłańcze nasze wzywaliśmy Yprz. у W. W. abyście, maiac wzgląd na następujące od Pogan na Rptą niebespie-czenstwa, Sądi Tribunalskie limitowali, chcąc w tym — dogodzić ludziom Vkramnym, aby у przez się у przez przyiaciele swe potężni w tym zaciągu stanąć у Oicziznę ratowacz mogli. Bo luboscze Yrpz. у Wier. W. pewne osoby wolnymi vczinieli, oni iednak sami, dgy ci, których ssobą prowadzą, do prawa stawać muszą, znie-mi niepoydą, any niepryiwlowi odporzu dadzą, ani tego swowolenswń, które у Państwa nasze gubi у społecznymi nieprzyacioły nas wadzi, niepocbamnią, aRpta — choćby tesz ostatnia nawalnosć od Turczina nienastempowała, od Tatarzyna, który iest pogotowiu, szwank zszkodą у zniesławą odniesie, у swowolnym ludziom włup podana będzie….» (Рукоп. Императ. Публ. Библ. польск. л. F, отд. IV, № 99, л. 57).

Коронный гетман, от 26 октября 1614 года, послал к трибунальским депутатам следующее сообщение, которое дополняет картину внутренних беспорядков Речи Посполитой и, между прочим, прибавляет одну иди две черты местной жизни, для нас интересные.

«...Obwiesczałem у о hetmanie, ktorego Cesarz Turecki na thę expeditią wyprawbwał y< dawałem znać у do Ich MM. Deputatów przeszłego Tribunałupodawałem у radę swoią, iakoby isto, statu Reipub. bez wielkiego zawodu privatorum, którzy maifj możności swoie w tych kraiach, do tego się przyczynienim Epta w tym razie wesprzeć się mogła. Lecz iz Ich MM. PP. Deputaci niechcieli tych ossob ód sądów vwolnic, in lubrico zostało teraz bespieczenstwo Rptey. Na^ąpi|.then. Hetman Cesarza Tureckiego, oktorymem dawał znać z wielkim Woiskiem, oktorymem dawał znać, zebrawszy się z Woiski Tatarskimi, z Hospodarem Wołoskim у Hospodara Maltańskiego ludem, postawiwszy most v Hezynie-na.Niftstrze, poszedł; na the stronę Niestru, o same się prawie granice koronne opieraiąc. Primis diebus Septembr. poszedł ku Oczakowu; buduie tam coś dla zamkmenia Portu z Limieniu, gdzie Dniepr z Bochem w morze śię oddaią, buduie у zamek Balakley, szesć mil iakoby poniż od Oczakowa nad Bochem. Bywał tam pr?ed thym ^kiedyś zamek, «sę. у teras ruiny. Rzeczka Czapczaklei w tamtym miei-scii do Bochu przychodzi. Naszych ludsi, którzy zwykli na Ryby dla zwierza na the pustynią chodzić, iednych pobili, drudzy kto mógł povciekali. Tatarskie wciska rozbiegły się ku górze pozad Bochu osmnascie mil tu od tego mieisca, gdzie ia iestem, stoią. Taką mam sprawę: oczekiwaią przybycia Cara Tatarskiego samego, у skoroby Car przyszedł, o-którym oznaimił mie Hospodar Wołoski od Oczakowa, ze iusz iusz iest, mieszkać, nie będą, choć Turcy będą budować, ale Tatarom pewnie bydzdo Państw Rptey. Zwoływam do ratunku kogo mogę…. Zesłałem się z Kozaki Zaporowskimi, iakó ż ich przyczyny do tego zatrudnienia Epta przychodzi, zęby у oni w tym niebespieczenstwie do Woiska się brali-, wszytkim obwieścił ukraini, zęby in communi salute tuenda zbierali się do Woiska. Y to pewnie nie mnieisze niebespieczenstwo, ze Cesarz Turecki tym budynkiem podsiada у podmyka się pod granice koronne. Mniemam, ze J. K. M. będzie raczył złozyć.-wrycble. Seim...»

Приписка: «…. Kozacy Zaporowscy przed osmią dziewiącią Niedziel nie małym Woiskiem kilka Tysięcy ich posli na morze, iako mi dano znać z Białogrodu у Hospodar Wołoski; przeszedszy poprzek czarnego Morza, na Asyiskim brzegu nie daleko Trąpezuntu kraie spokpinię у od dawnych czasów nierUsząne woiowalL Credibile est, ze szkody niemałe poczynili Turkom, ale sami dotąd nie wrócili się-у thowarzysze ich, którzy tu n mnie byli, powątpili barzo, zęby się z nimi kiedy miely widzieć. Jest у to, ze Turcy zastąpili im w Porcie v Oczakowa у obwarpyfąli potężnie, zęby, ich niepuscić w Dniepr. Ale tym wiecey, obawiam się, zęby posrodkiem morza» ż tak małemi statkami tempestas rozrzuciła, potopieła ich: iuszby im dawno czas; żadnego do tego czasu nie słychać». (В той же рукописи, лл. 89–90).

Там же, л. 91.

«Respons od króla Smolanom po skonszeniu ęonfederatiey na poselstwa, ich w Warszawie…..załuię gwałtu Oyczystego, załuię krzywdy swie, załuię у straty Wmciow, którą si podięli w onych odważnych dziełach swych, ho taktem postępkiem poszedł у pierwszy nakład expediciei Moskiewskim, Wciom zginął zysk, który się beł otrzymał, vpadła sława zwycięstwa, klasłę ono zawołanie męstwa у przewagi Winsciow, a o mały palecz inało niezginęła swoboda у bespieczeństwn domowe». (Там же, польск. Л. F, отд. ІV, № 99, л. 11).

«Czemuscie woinie Moskiewskiey vczynili koniec niewolą Polską? Czemuscie oswobodzili Moskwę, a Polskę w niewolą vdali? Czemuscie woiska nie ratowali pieniędzmi у piechotą, aby byli Moskwę zatrzymali?… Czemuscie nie zapłacili, co vradzili, chwalili sczęscim, świat omamili? Czemuś niepłacą a smieią się, a niewinni у płacą у płaczą? Czemuscie Oeconomiey iakiey nie przedali albo nie podzielili między Rycerstwo, iako Jagiełło vczynil? Czemuscie sum niezniesli na starostwa, iako uczynił Kazimierz Zygmunt? Czemuscie włożyli trzy. pobory na stan Slachccki, który othey woinie nie wiedział? Czemusz zamysłów waszych taiemnycb a występków niesczerych my przypłacamy?… Zaczym do tego przyszło, ze woisko w kupie tu stanęło gdzie im płacą naznaczono? Zaczym iakobyscie ie właśnie per decretum na nas nawiedli?… Zaczym do tego przyszło, ze się nam obrocił pożytek w szkodę, sława w hańbę, pokarm w truciznę? Zaczym do tego przyszło, ze wszytkie swobody nasze (niestetisz na was) znisczone są. Zaczym do tego przyszło, ze wołnosci za Kazimierza sprawed-liwego, pod Łęczycą otrzymane у krwią pochlebców oblane, połamane są? Zaczym do tego przyszło, ze pomierzone są maiętnosci nasze? O nieszęsliwe czasy! O rządyl O rady naszel Zaczym do tego przyszło, ze Czynsze z nich, iako nam kazano, oddaliśmy? Zaczym do tego przyszło, ze Wołowczyzne, Jałowczyznę, Wieprzewiznę у sep, zapomniałe iusz podatki, daiemy? Zaszym do tego przyszło, ze policzki nosimy, przeprawy gotuiemy, Stanowiska buduiemy, niesłychane dziadom naszym posługi odprawuiemy?… A niewieciez, ze stan Slachecki długo cierpiący może się kiedykolwiek obaczyć, co się im od was dzieie? A niewieciez, co się stało pochlebcom pod Łęczycą у Generałowi w Pizdrach?» (Там же, л. 44).

Там же, разнояз. Л. Q, отд. IV, № 8, лл. 110–112.

«Всё было бы ладно», говорит он в этом универсале, «by byli nie praeiudicati animi, z którymi ad publicas Consultiones podobno przyezdzano… Co albo dobrze począć abo porządnie skonczyc dopuścili, by byli sancita zgodne Izby Poselskiey у porządku namówionego nie rozerwali, nie dopuszaiąc zgoła w zadney sprawie znosić się stanowi Bycerskiemu z Senatorską Izbą у z nami, raz tylko ypominać się, aby pactis Conuentis dosyć się stało a consilia et au-tores Woyny Moskiewskiej odkryte były…. Strony Moskiewskich rzeczy przez pewne Senatory wysłuchawszy doskonale, co nas do zawzięcia tey przywiodło Woyny, pozwoliliśmy kozdemu mianować у dowodzić, komu by z Senatu iaką winę dawali. Więcey sie potym stawić, tyle razy per uiscera patriae od nas у Senatu naszego proszeni, niechcieli, ale, oddawszy Volumen priuatnyek postulat…. nic anic radzić ani pozwalać niechcąc, у tak zawziętością abo nieostroznoscią swą obnażoną zewsząd Oyczyznę у granice iey zostawili, chcą tą mieszaniną nas w ohydzie у w nienawiści v wiernych poddanych naszych dłuzyi trzymać, aby abo creditu swego u braciey nie tracili, abo swych dopinali w takim odmęcie praetensiey». (Там же, польск. Л. F, отд. IV, № 99, лл. 59–60).

На письмо румелийского беглербека из Бендер (по-казацки Тягинь), коронный гетман отвечал, между прочим, следующее:

«Panom, którzy przy Ukrainie mieszkaią albo raczey maią swoie maietnosci, żebyśmy się zebrawszy do kupy z woiskiem J. K. M. na pokaranie tych lotrow, swowolnych Kozakow, ruszyli у ktorzyby się w Państwach J. K Mci gdziekolwiek nalezli, żebyśmy ich na garle karali у wynisczeli te łotry. Jakosz podług roskazania od J. K. M. nam danego vczynilismy takzesmy w tamten krai ku Dnieprowi, gdzie zwykli się ci łotrowie bawić, z woiskiem przybyli, o ktorychesmy się mogli dowiedzieć, poimać у pokarać na rożnych mieiscach roskazalismy; у tam у teras iest.woisko J. K. M. O czym, isz tak iest, nieinaczey, wiadomośćlatwie wziąć mozez. Potrzebnie się stanie, ze spoinie pomozem sobie na spoinę szkodniki, wy z swoiey strony, a my tesz s swoiey, żebyśmy ich do gruntu wy-nisczyli. Jakosz ci, którzy w naszey Ukrainie prebywali,’iednipovciekali, drudzy pobici są. Do tych, którzy na Nizie Dniepra mieszkaią, przez progi skaliste, lctore są w tey rzece, nam przebyd niepodobny. Wam snadnieyszy у w porcie limiennym przy swoich Zamkach, iakoscie teras uczynili, łatwiey wam przydzie zabiegać swawolenstwu у rozboiom tych łotrow; wszak macie teras dosyć więźniów od nich, łacno się sprawicie, ze ci łotrowie z rożnych narodow zebrani, nie z naszey tylko ziemie, ale z Moskwy, z Donu schodzą się na te zwyrłe swe mieisca nizey progow Dnieprowych. W naszey Ukrainie dotąd żadnego ostatka z tych, którzy przed woiskiem waszym povciekali, niemasz, у nie będą śmieli się rkazać, wiedząc o Woisku Naiasn. Króla Pana mego. Jeśliby się którzy poiawił, będzie imany у na gardle karany. Tam ze у teraz nizey progow Dnieprowych są ci łotrowie na swych zwykłych mieiscach. Jakoby z woiskiem, strzeżemy, od nich ziemie swey, zęby nam szkody nie czynili, tak у wy z waszey strony czyńcie». (Рукоп. Императ. Публ. Библ., польск. Л. F, отд. IV, № 99, л. 110).

Так записано в турецких летописях, из которых извлечения изданы Сенковским, под заглавием: «Collectanea z Dziejopisów Tureckich». К этой книге приложена виньетка, изображающая Богдана Хмельницкого, совершающего мусульманскую молитву во время своего плена. Не известно, был ли «казацкий батько» потурнаком хоть на короткое время, что делали многие для облегчения своей участи, но картинка обрисовывает издателя больше, нежели то, что хотел он ею высказать: Хмельницкий представлен в одежде нынешнего армейского казака, в солдатских панталонах с лампасами.

Рукоп. Императ. Публ. Библ. разнояз. Л. Q, отд. IV, № 8, л. 93.

Там же, л. 92.

Там же, польск. Л. F., отд. IV, № 99, л. 80.

Дай Господи Боже, чтоб эта война разгорелась как можно больше!

См. в приложениях к І-му тому думу про Олексия Поповича.

Исх. гл. ІV, ст. 24–26.

В народной песне это выражено так:

Так величал его визирь в письме к Сигизмунду III. (Рукоп. Императ. Публ. Библ. разнояз. Л. Q, отд. IV, № 8, л. 132).

Так султан величал Ахмет-башу в письме к королю. (Там же л. 71).

Множайшие из этих злодеев захвачены в плен. — В этом известии, полученном Жолковским от румелийского беглербека, говорится о тесной связи интересов некоторых пограничных панов с интересами казацкими. «Jam qui in conflictu illo praecipus a nobis capti sunt sufficientem nobis fere-runt relationem vnde nimirum veniant quorum nutu et conniventia tam multa mala perpetrant, quibus in arcibus degant et qui arcium Domini quo ex ditionibus nostris capti adducantur Turee eorumque facultates quomodo confinium illorum rectoribus Monasteriisque bona praedae pars cedat et quod rerum adeo conscii sunt omnium». (В той же рукописи л. 96.) Монастырь здесь разумеется Трахтомировский, служивший складочным местом для казацкой добычи, а по словам думы — и предметом пожертвований. Несколько обстоятельнее изложен вопрос о казацкой добыче в письме того же беглербека к королю:

...gdyśmy iusz byli na tbym woiska za nimi posłać, aby tbe zamki у połamki (pałanki), gdzie oni mieszkaią brano у znoszono, zony, dzieci znano (imano) у tam then wszystek krai plondwrowano, kilku więźniów albo ięzykow dostano, których kiedy pytano, skąd Kozacy wychodzą, za czyim podusczeniem у potuchą takie występki czynią, tych zameczków у połamkow, w których mieszkaią Starostowie у Panowie, co zać są, the zdobyczy, które z Państw Cesarza J. M. biorą у komu oddaią, Dali pewna sprawę, ze the Polamki są pod władzą WKM, ze zdobycz, ktoą biorą, do Manasteru WKM у pogranicznym Panom daią, A które cokolwiek złego czynią, wszytko z podusczenia у otuchy Panów WKM у zacnych Slachcicow na granicach będących maią (В той же рукописи л. 133.)

Доставка в Царьград пленников не должна считаться фактом несомненным, хотя в нём нет ничего невероятного. Известно, что польская шляхта добывала пленных татар и турок у казаков, чтобы представлять их королю и выпросить какую-нибудь награду. Известно также и то, что султан всякий раз имел свежих пленников, когда придворные замечали зловещие признаки его гнева. Это делалось очень просто: из запаса невольников присылали в Царьград определённое в визирском наказе количество обречённых на умилостивительную жертву бидолах, часто под громкими титлами гетманов казацких, а не то — каштелянов, стражников коронных и т. п.; таким образом «непобедимость» его султанского величества беспрестанно подновлялась в серале новым и новым блеском.

См. т. I, примечание к стр. 262.

Далее Жолковский говорит о погроме казаков у очаковского порта и, в противность турецким реляциям и собственным донесениям своим королю, говорит, что казаков спаслось только 18 чаек. Было ли это сказано на основании новых сведений, или же в каких-либо особенных видах, — не известно.

Это было задирательно-хвастливое письмо, исполненное преувеличений. Хан писал:

«Dwanaście Tysięcy ludu przyszło у z naszego Nahaiskiego ludu nieco Wo-łow, bydła, Owiec wziąwszy, szli do Oczakowa, zamku Cara J Mci nad Nieprem lezącego, у nam impet vczyniwszy, wziąsć go chcieli. O czym my wziąwszy wiadomość, widząc, ze się tak Krolowi nie godziło czynić postanowiliśmy takim sposobem tak postąpić, у prędko się zebrawszy a 180.000 woiska zgotowawszy, woły, bydło, owcy… z ich rąk odięlismy”. (Рукоп. Императ. Публ. Библиот. разнояз. Л. Q. отд. IV, № 8, л. 136.)

В третьем, исправленном и дополненном издании книги своей «Богдан Хмельницкий” (т. I, стр. LV), Н. И. Костомаров относит разорение Кафы к 1613 году и говорит: «К этому году, по всем соображениям, должно относиться знаменитое взятие Кафы и освобождение множества христианских пленников». Удивительное дело: как можно отдавать предпочтение собственным соображениям перед свидетельством такого современника, как коронный гетман польский! Реляция его напечатана ещё в 1833 году, во Львове (Zbiór Pamiętników historycznych о dawney Polszczę, przez Niemcewicza, т. VI, стр. 93—107), следовательно задолго до первой редакции «Богдана Хмельницкого», к какому бы детскому периоду украинской историографии она ни принадлежала. Но, кроме сборника Немцевича, столь общеизвестного, в Императорской Публичной Библиотеке, доступной для каждого, хранится брошюра, изданная в Киеве Кассианом Саковичем, ректором киево-братской школы, в 1622 году, под заглавием: «Верше на жалостный Погреб зацного Рыцера Петра Конашевича Сагайдачного, Гетмана В. E. К. М. Запорозкого» (т. е. разорителя Кафы). В этой брошюре представлено на виньетке взятие Кафы и выставлен год 1616. Наконец, в 1850 году М. А. Максимович напечатал в своём «Киевлянине» facsimile с этой виньетки и извлечение из самой брошюры. В виду таких печатных источников, не говоря о прочих, странно давать волю соображению и предаваться сочинительству. Если мы берёмся ткать художественные ковры для украшения кабинетов и будуаров, то на нас, прежде всего, лежит обязанность распутать заготовленные издавна мотки. Иначе художество наше будет без юса, вышедшего из употребления, но подразумеваемого. Без юса художество происходит от слова худо, а не от сохранившегося в польском языке корня ćhędo; ergo такое художество — то же, что и безобразие, — подразумевается, для знатоков; но, ведь большинство читающей публикик знатокам не принадлежит, а идеал нашей историографии близко подходит к изречению Шекспира: «Ты счастлив тем, что думаешь одинаково со всеми».

Kiedym mu powiedział, ze to nie są ludzie Kozaci, ale z rożnych narodów zebrani, powiedział: wymówki nie przyimuią Turcy o Kozakach.

Здесь был Жолковскому случай сказать, что, вместе с куренями, турки разрушили и церковь запорожскую. Если б на Запорожье существовала церковь, то Жолковский знал бы об этом точнее Н. И. Костомарова, или тех киян, которым не хочется видеть добрых молодцов на том свете в пекле.

Старинное название театральной сцены.

Об этом напечатана тогда же брошюра, под заглавием: «Pogrom у Exekucya Wywołańcow zgromadzonych», перепечатанная в «Pismach Stanisława Żółkiewskiego».

Речь, произнесённая к Жолковскому на сейме 1610 года, когда он представил московского царя Шуйского. (Там же).

Так у князя Острожского, как у Василия, так и у Януша, никогда не было в наличии менее двух тысяч вооружённых людей, с такой артиллерией, которую так хорошо называли grzeczna. Этот поэтический эпитет напоминает стихи из казацкой песни.

Всё это было писано Жолковским к королю от 20 февраля 1617 года из Бара. Вот его собственные слова:

«Jest to w pamięci W. Kroi. Md, ze niedopiero powiada się o tym niebezpieczeństwie Rzecypospolitey, które niz doległo teraz Rzeczpospolitą, i przedtym i na Seimie przeszłym dosyć głośno z vronieniem łez opowiadałem, to co miała być riietylko z koniektur, co kozdy który iedno ma communem sensum, mógł łacno wiedzieć, ale z wiadomości, ktorychem głemboko z samego Cesarza Tureckiego Kancellaryey sięgał, miałem przestrogę, ze te naiazdy swawolnikow na Wołoską i Multanską ziemię, i te zbrodnie Kozackie tak się Turkom yprzykrzyły, ze tego daley cierpieć i znosić nie chcą… bo posesya inawigacya Czarnego Morza która od — — Turcy spokorną, to im Kozacy wydarli, poty naigłownieisze wy — — i nikt się im dotąd nie oparł. Hetmana morskiego [który po Cesarzu — — (mię)dzy wezyrami] pogromili, porty wszystkie dla nich w vstawicz-nym (strachu) i w osadzie. Życzyłbym, żebyś W. Kroi. Mć rozkazał do siebie przyiechać Pa — — berkowi: on się tego napatrzył, nasłuchał: bo prędko potym iako mi sprawę — — gdy Kozacy v Trapezontu byli, do Trapezontu przyiechał, iako potym z Trapezontu do Konstantynopola od portu do portu się przekradli stanąwszy tow i rzeczy swe z okrętow zdeimowaii, a dowiedziawszy się, ze Kozakow niema, znowu na okręty ładowali. W każdym porcie tak bardzo strach doszedł mieszkańców, tak przy europskim iak i azyatyćkim brzegu, ze do Cesarza suplikę podali: iesli ich nie obroni, chcą- kozakom hołdować. Pożytki, które przedtym z tamtych bogatych kraiow Cesarskiego skarbu dochodziły, iedne zginęły po-psowaniem, czynieniem szkód, insze zatrudnione. Przyłożywszy popustoszenie, splądrowanie dwóch prowincyi, mogąli to Poganie cierpieć?…»

Прим. Две чёрточки означают места, утраченные от ветхости рукописи, хранящейся в Библиотеке Оссолинских, во Львове. Она, вместе со многими другими, напечатана в почтенном труде покойного Августа Белёвского: «Pisma Stanisława Żółkiewskiego», Lwów, 1861, которому польско-русская история очень много обязана. Автор имел случай с ним беседовать и сохранил о нём воспоминание, как о человеке, жаждущем знать истину, что, надо сказать, весьма часто можно встретить между поляками, и что парализуется в них только несчастным вопросом: «Что есть истина?», который древнему миру предложил Пилат, а новому предлагает папа.

«Quod attinet Cozacos, scimus esse sceleratissimorum hominem colluviem ex omnibus nationibus congregatam, latrociniis assuetam, scimus esse praedones universi generis humani, non solum nostros hostes».

«Repressa fuit ad tempus sceleratissimorum hominum insolentia, ita quod nihil animo omnino injurarium nec in notris nec in vestris ditionibus accipitur. Sed postea quum Tartari irruptionibus furtivis factis grassati populatione et incendiis miseros homines facultatibus exuerunt, auctus est sceleratorum Cozaco-rum numerus, quando isti bonis a Tartaris exuti his se latronibus aggregarunt, atque ita latrociniis et nostras ditiones et potentissimi imperatoris vesiri portus et loca maritima infestant».

Томит его слава Ибрагим-баши, что разорил Запорожье.

Образчиком этого уменья могут служить сношения так называемого столичного войска с Жолковским. От 12 марта 1612 года оно просило его ходатайствовать у короля о жалованье и выражалось о собственных и о его доблестях так: «Kogo inszego iendo Wci naszego Mcjwego Pana, pod ktorego sczęsliwym regimentem… takie rzeczy się stały, którym się wszystek świat dziwować musi, które każdy wiek — wysławiać.»…. Отвечая столичному войску Жолковский писал: «…na każdym mieiscu, gdzie się ieno okazya poda.. dawałem encomia powinne cnocie, dziełom, odważnym Mciow postępkom…. A choćbym i a nie wysławiał, w wszystek świat tak iest rozgłoszona zacna sława Jego Kroi. Mci i narodn naszego przez dzielność Wciow, zewpanstwie Kzeczypospoleity, oiczyzny naszey, nikt nie iest, komuby taino być mogło. Gdyż, zwertowawszy kroiniki, historye, ledwie się gdzie przykład znałesć może, zęby które woisko i męskiemi vmysły tak wiele wielkich niebezpieczentw zwyciężeniem, tak haniebnych a małosłychanych niewczasow i niedostatków wytrwaniem, sławą i zwy-czaiami porównać mogło. Czym i sobie samym i narodowi swemu tym większą nieśmiertelną sławą do potomnego wieku podaliście Wmcie».

К этому трагическому самовосхвалению прибавим выписку из похвального слова Жолковскому, произнесённого, от имени короля, на сейме 1610 года, при торжественном представлении коронным гетманом «московских царей Шуйских».

«Bywało za przodków Jego Kroi. Mci siła tryumfów; bywało za pradziadów; naszych siła zwycięstw; patrzalismy nieraz na rozmaitych narodow chorągwie pod nogami Jego Kroi. Mci; patrzalismy na- całe woisko tatarskie całkiem tez w hordę powracane; patrzalismy na tureckie zawoie, męstwu się polskiemu dziwuiąpe; patrzalismy nawet na wielkich potentatów krewne, nie tylko woiski Jegę Kro. Mci gromione, ale i do więzienia przez hetmany polskie brane; patrzyć raczył nie poieden raz Jego Kroi. Mć na męstwo polskie, na sprawę Hetmańską, ha sczęscie swe od fana Boga dane. Dziś, kiedy się spodziewać wielcy Królowie nip mogli i radzić potężni Woiownicy nie śmieli, i doczekać życzliwi Senatorowie nie tuszyli sobie, odwaga Jego Kroi. Mci, miłość Wmci Mciwego Pana, ręka Polska zrobiła, a odwaga serdeczna, a dzielność ustawiczną, a ręka niespracowąna woi-ska Hospodara Moskiewskiego na pował, pogromow Hetmana iego w łyka wziąć. Jescze to męstiwn Polskiemu nie nowina, iesezeto Antecesorowie Wmć Mciwym Panom swym, iescze to przodkowie nasi nam nie po ieden raz sprawowali, oddał sprawny, mężny Kontąnty z Ostroga z czułym Smerczenskim (Swerczowskim) on;j bitwąv Orszy dziadom Jego Kroi. Mci z osmdziesiąt tysięcy Moskwy, tryumf oddał, położywszy trupa trzydzieści i trzy tysiące, przywodząc i w boiarach dum-nyeb, więceyniz cztery tysiące więźniów; ale Hospodara Moskiewskiego tu stawić, Gubernatora Ziemie wszystkiey przyprowadzić, głowę i rząd Państwa tego Panu swemu i Oiczyziiie oddawać, to dopiero dziwy, nowina, dopiero doskonały rozum Hetmański, męstwo Rycerstwa, sczęscie Jego Kroi. Mci! By dziś przeważny.Kazimierz, Trzeci zył, bybył znał nad sobą takie błogosławieństwo Boże, takim Hetmanem, takim Rycerstwem nie quietis consiliis, iako na onczas, ale Marsowym dziełem rzecz by był skończyć z Iwanem radził. Staczali bitwy Przodkowie Królów Panów naszych z tym narodem, ale abo v rubieżą, abo nie daleko za dawne zaśzedszy a zdradą odięse granice, naidaley za pamięci naszey kopyto konia polskiego zaszło, gdy. pod Starzycę szło. Dziś stolica w ręku i wszerz Państwa nie iest ten kąt, gdzieby Rycerstwo Polskie i Wielk. Xigstwa Liten. żołnierz konia swego w obfitości Moskiewskiey nie ważył i gdzieby ręki swey dziedzicz riego» nieprzyiaciela we krwi nie dusił. Zgoła i Gubernator, i Państwo, i Pan, i Stolica, i Hetman, i Żołnierz, i Woisko oraz v Króla Polskiego w ręku…»

(Подлинник хранится в Библ. Оссолинских, № 207, str. 47).

В архиве Московской Оружейной Палаты хранится длинный список расходов царской казны на поляков, в 1611–1612 годах. Интересно, при нынешнем положении обоих народов, читать такие, например, казначейские отчёты:

«Пану Яну Сапеге, как стоял преж под Москвою при пане гетмане корунном, послано из государеве казны золотыми угорскими 1.428 золотых (злотых с полузолотым, а деньгами против золотых 1.000 рублев, по 20 алтын с гривной золотой», и пр. и пр.

Далее: «По королевским грамотам дано с казённого двора 2.614 рублев», и пр. и пр.

Далее: «К старосте к Олександру Ивановичу Корвину Гасевскому (Гонсевскому) для государевых дел на расходы послано: с казённого двора 3.977 рублев и 11 алтын с деньгою», и пр. и пр.

Далее: Да из государевы цареве и великого князя Владислава Жигимонтовича всеа Русии казны дано, на Польские и на Литовские люди, на рыцерство, в заслужоное их депутятом: золота в Спасове образе (даже образами пришлось вознаграждать напастников!) 105 гривенок, да в судех, в ковшах и в чарках, и в блюдах, и в момаех, и в судках, и во всяких судех, 606 гривенок с полузолотником, да в запонех и в плащах, и в чепях, и в пугвицах ломаных, что спарываны с платен, 572 гривенки и 36 золотник», и пр. и пр. и пр. и пр.

Нельзя не прибавить ещё одной выписки: «Да за каменье взято, за алмазы и за яхонты и за изумруды, что было на конском наряде, который был золотом оправлен и золото снято, на Немцы, 756 рублев. Из церкви ж Благовещение выдано серебра с Кириловы раки чюдотворцовы 222 гривенки; да паникадило серебряное болшое, весу 78 гривенок; кадило да чаша, да артусница, да блюдо невелико, весу 20 гривенок», и пр. и пр. и пр. и пр.

Мы не только не отступаем, напротив лезем в глаза язычникам.

Это слова характеристические. У турок, как и у поляков, рядом с пышными нарядами, можно было видеть лохмотья. В 1621 году, английский посланник в Царьграде уведомлял лорда адмирала, что султан Осман прибыл из-под Хотина в Царьград «ободранный как простой воин».

Рукоп. Императ. Публ. Библ. польс. отд. IV, № 71, л. 6.

Это делал даже хан крымский. В посольском дневнике Лаврина Писочинского, 1601 года, читаем: «Wszedszy w komorę, poseł ukłonił się pppolsku, a potym witał według obyczaiu: klęknął na prawą nogę i ramienia prawego nastawił, na którym Сзг rękę położył.— Car, zwykłem obyczaiem wstał na nogi i ręce dopiersi pozyłozył, pytaiąc się o zdowiu Króla J. Mci». (Там же, л. 47).

Одним из новейших порицателей казаков украинских был покойный редактор знаменитой в своё время (и соответственно вредной для русской интеллигенции) «Библиотеки для Чтения», пан Сенковский. В своей книге «Collectanea z. Dziejopisów Tureckich», он отрицал даже факт, что казаки тревожили султана в самой столице его. Почтенный издатель сборника исторических сведений о старой Польше («Zbiór Pamięgników о dawnśy Polscze»), Немцевич, в примечании к одному документу (t. V, str. 428), указывает на отрицания Сенковского с пренебрежением. При всей своей учёности, покойный пан Сенковской был, в некоторых случаях, так недобросовестен, как способен быть только самый грубый невежда. Впрочем, русская наука не только во времена Сенковского, но и в наше время, говоря о ней вообще, обращается к моллюскам, инфузориям или морским громадным чудищам с большим вниманием, нежели к казакам или к украинскому слову, точно как будто эти явления не принадлежат к жизни, не выработаны ей, и как будто игнорируя их, можно изменить в них хоть одну черту.

Он очень красноречив.

Рукоп. Императ. Публ. Библ. польск. Л. F, отд. IV, № 99, л. 83.

По объявлению самого короля, эти жертвы не удовлетворили требованиям жолнёров. Он писал: «Seim dealarował, patząc na relatie Woiennych vrzędnikow, Patrząc na Computy Skarbowe, ze woisku stołecznemu milion ydwanroc sto tysięcy dać się ma, a oni tyle drugie zasługi swei r-achuią. Seim Pułkowi niebosczyka Pana Sapiehi naznaczył coś nad cztery kroć sto Tysięcy, a oni dziewięć kroć sto tysięcy у kilkadziesiąt Tysięcy praetensiami swemi porachowali». (Рукоп. Императ. Публ. Библ. разнояз. Л. Q. отд. IV, № 8. на обороте 39 листка.

Всё это переговорное дело заимствовано из сборника Несецкого, но я не цитирую источников общеизвестных.

Изложенные ниже договоры с казаками покажут, что под именем хлопов разумелись здесь не крестьяне панского и старостинского присуду (те служили без найма), а городские вольные люди. Историки наши пропустили всё это без внимания, и положение вещей при Хмельницком распространяют на все периоды казачества.

Здесь заслуживает внимания то обстоятельство, что старшине не полагается высшего оклада против рядовых, как и во всех документальных известиях. См. примеч. к стр. 74.

См. том I, стр. 68.

См. том I, стр. 118.

См. выше, стр. 145.

«Mozę się komu zdać ich słuszne desiderium, ze chcieli znosić narodowi naszemu nieprzyiaznego Hospodara, ze chcieli vindicowac naruszoney sławy, ale у privata authoritate czynić się niegodzieło. A wszak non sunt facienda mała vt eueniat bona, więc у kozactwa samego swawola in tantum excreuit, ze codzień wyglądać trzeba albo na nich samych cudzego, albo od nich wnętrznego niebes-pieczenstwa. Wynieśli wliczbie Woyska 30 Tycięcy, poszli iedni czółnami na czarne Morze, drudzy wielką у potężną wyprawą burzyć Oczakow. Cokolwiek zrobią, lubo z zyskiem, lubo z szkoda swoia, na karb to nasz у trudności przy-dzie, pełno wsiedy nierządu у swawoley». (Рукоп. Императ. Публ. Библ., польск. Л. F, отд. IV, № 99, л. 81).

Эта черта деятельности Сагайдачного нашла отголосок даже в безобразных стихотворениях тогдашних бурсаков, «спудеев» киево-братской школы:

Раненные смертельно быки в кровавой испанской забаве возвращаются умереть на то место арены, с которого началась жестокосердая гонитва за ними.

На новейшем гербе под «малёванным запорожцем» представлен бегущий конь, что в надписи объясняется так:

Это — также клеймо времени, и весьма красноречивое. Как пришли казаки ко своим и свои их не прияша, так и сошли они со сцены, никем не признанные и не оплаканные. Русская Клио плакала меньше всех об участи бесславных творцов русского могущества. Одна только простодушная муза украинской поэзии стонет и плачет о них до сих пор в своих песнях, дожидаясь композитора, который бы увековечил этот плач для чужих национальностей.

После каждой войны, у польско-русской шляхты переменялась мода: иногда они возвращались в семейные круги одетыми, как шведы, иногда — как москали, иногда — как турки и татары. У казаков франтовство допускалось только в надеваньи на себя одежды с убитого неприятеля. Об этом часто поётся в думах.

Если народный гений южнорусский так отчаянно и почти безнадёжно боролся с враждебными элементами за гражданские права народные, то не менее безнадёжно было его положение и в борьбе с подавляющими началами за драгоценнейшее достояние народа — слово. Академические стихи Саковича показывают, как низко польская наука, воспитывавшая русских писателей, низвела слово, которое так роскошно сияет природной красотой, хоть бы, например, в думах, приложенных к І-му тому этой книги. Сакович, по образованности и уму, далеко уступал автору «Апокрисиса», между тем трудно решить, которое стихотворение безобразнее: то ли, которым он почтил память лучшего из украинских гетманов, или то, которое предпослал своему глубокомысленному труду Христофор Филялет, как назвал себя автор «Апокрисиса». Вот оно, это отчаянно-уродливое стихотворение, достойное хранения, как штемпель тогдашней академичности:

В обязательстве, данном Конашевичем-Сагайдачным 31 октября, сказано: «за подписью товарищей наших, умеющих писать». Из этого видно, что в казаки шли люди не очень грамотные, да в те времена и школ для обучения грамотности было мало.

Эти предполагаемые нами a lа Фукидид слова Сагайдачного читающий песни при свете научной лампы находит в приведённых выше (т. I, стр. 152) стихах:

Народная пословица.

Эти слова сказаны запорожцами воспетому в песне «отцю Владимеру», когда он представил им последствия предпринятой ими защиты Сечи против войска Екатерины. В истории принято славословить отчаянное сопротивление, и оно бывает иногда достойно удивления потомства; но такие уступки, какие казаки, при своей, вошедшей в пословицу, завзятости, сделали Сагайдачному и сечевому попу своему, составляют лучшее украшение характера украинского.

Куст, по-польски krzak.

Этих слов нет в акте комиссии: они включены Конашевичем-Сагайдачным в письменное обязательство, которое он дал за всё Запорожское Войско, за своей и своих товарищей подписью. По этому обязательству, казаки обещали удалить от себя: ремесленников, купцов, шинкарей, войтов, бурмистров, kafanikow, balakieziow, резников, кравцов и иных лишних людей, но о хлопах ни слова! — Я не знаю, какие ремёсла означают kafaniki и balakiezie. Не знал этого и Линде, в которого «Słowniku języka Polskiego» нет этих слов; Август Белёвский напечатал акты Ольшанской и Раставицкой комиссий («Pisma Żółkiewskiego») со старинной рукописи, хранящейся в Библиотеке Оссолинских, но эти слова оставил без объяснения, и слово kafaniki напечатал сперва с одним, а потом с двумя n.

Большой фолиант в Императ. Публ. Библ., наполненный копиями с писем Острожского, состоит из одних почти жалоб на то, что старика все обижают, что «убогое» имущество его расхищается, что Господь Бог (Pan Bóg) посетил его всякими скорбями, в том числе всего больше — разорением хозяйства со стороны казаков украинских. Можно подумать, что это пишет шляхтич, перебивающийся изо дня в день на паре бездоходных деревушек, а не магнат, платящий 70.000 злотых в год за то только, чтобы заставить другого гордеца постоять у него два раза за стулом.

В числе рукописей Императ. Публ. Библ., находится дневник одного из сидевших в осаде поляков, начинающийся 1603, оканчивающийся 1613 годом, под заглавием «Historya Dymitra fałszywego» (отд. польск. F. IV, № 33)., Он напечатан недавно в «Русской Библиотеке», издаваемой Археографической Коммиссией, и содержит в себе следующую ужасную страницу:

«Ни в каких летописях, ни в каких историях нет известий, чтобы кто-либо, сидящий в осаде, терпел такой голод, чтобы где-либо был такой голод, потому что, когда не стало трав, корней, мышей, собак, кошек, падали, осаждённые съели пленных, съели трупы, вырывая их из земли; пехота сама себя повыела и, ловя людей, съедала. Пехотный поручик съел двух сыновей своих, один гайдук также съел сына, а другой — мать; также один товарищ съел слугу своего; словом — отец не щадил сына, а сын — отца; пан не был безопасен от слуги, слуга — от пана; кто кого осилил, тот того съел; более здоровый уничтожал слабейшего. О родственнике или товарище, съеденном у кого-нибудь другим, судились, как о наследстве, и доказывали, что его следовало съесть ближайшему родственнику, а не кому другому. Такое судное дело случилось во взводе п. Лесницкого, что гайдуки съели в своём взводе умершего гайдука. Родственник покойника, гайдук из другого десятка, жаловался на это пред ротмистром и доказывал, что он имел больше права съесть его, как родственника; а те возражали, что они имели на это ближайшее право, потому что он был вместе с ними в одном ряду, строю и десятке. Ротмистр, как новичок, не знал, какой сделать приговор и, опасался, как бы недовольная сторона не съела самого судью, бежал из трибунала. Во время этого страшного голода, появились разные болезни, и такие страшные случаи смерти, что нельзя было смотреть без плача и ужаса на умирающего человека. Я много насмотрелся на таких. Иной пожирал землю под собой, грыз руки, ноги, тело своё, как мог пожирал и, что всего хуже, хоть желал бы умереть, да не мог умереть, кусал камень или кирпич, прося Господа Бога превратить в хлеб, но не мог откусить. Ах! Ах! — слышалось везде по крепости, а вне крепости — плен и смерть. Тяжкая это была осада! Ужасные перенесли мы страдания»!

Слова кобзарской думы:

Замечательно, что, со времён Ягайла, русины отличались пушкарским искусством. Шайноха («Jadwiga i Jagiełło»), описывая осаду крыжацкой крепости Мариенвердер в 1384 году, говорит, что там была «nadzwyczajnie wielka liczba rozmaitych machin wojennych, znajdujących się w wojsku litewskim i kierowanych przez puszkarzy ruskich, który to naród (это слова великого магистра) wielce tu biegłym okazał się w tej sztuce». Наливайко, по свидетельству современника, был «знаменитый пушкарь». В упомянутом сказании говорится о пушкаре Капусте. Защитники острога сделали вылазку, «побеждают врагов своих и яко траву посекающе, и пушку медную взяша во острог, и пушкаря тоя пушки, нарицаемого Капусту, на уды разсекоша, и главу его на высоко древо взоткоша на пути, еже бы им видети».

Это мнение заявил покойный М. А. Максимович, один из бездарнейших людей, когда-либо бравшихся за перо литератора. Я бы прошёл молчанием эту нелепость, в числе множества других, которыми полны наши исторические сочинения, эти сборники келейных и кабинетных легенд, но она представляет факт характеристический: она явилась, в 1850 году, под пером бывшего ректора Киевского университета и члена разных учёных обществ (в том числе Общества Истории и Древностей Российских). Возможность появления в печати такой монографии Сагайдачного от имени заслуженного деятеля науки, какая напечатана Максимовичем в «Киевлянине» 1850 года, определяет уровень нашей историографии вообще. Это говорится не в укор добрым трудолюбцам, а в напоминание: что пора нам оставить кумовство в литературе, и взяться за историю посерьёзнее.

Рассуждение по вопросу о казаках: уничтожить ли их, или нет. Весьма редкая брошюра, хранящаяся В Императ. Публ. Библ. К ней следует применить сказанное мной о гонениях на книгу Папроцкого «Panosza». (См. т. I, прим. к стр. 107.) Пан Туровский, издавая в Кракове ряд замечательных сочинений, сделавшихся редкими, под заглавием: «Biblioteka Polska», не перепечатал, однако ж, ни брошюры Пальчовского, ни Panoszy Папроцкого, ни сочинения Эразма Гличнера о воспитании детей, напечатанного в Кракове 1558 года. Все эти весьма важные для истории, можно сказать, уникаты были бы крайне неприятны для польской публики. Так фанатические предки влияют на просвещённое, якобы, потомство.

«W Zamościu się zaczęła nauka godna dzieci szlaceckich, i wolę, ze go tu w Polscze, nizli gdzie indziey do cudzey ziemie, vczyć dasz»: слова духовного завещания Жолковского.

Каштелян за то, что дважды в год стоял во время обеда за стулом князя Василия, получал 70.000, злотых что составляет заработок по крайней мере по 10.000 злотых в час.

Она издана только через 217 лет по написании (в 1643 году) и поднесена внуку Яна Замойского, которого старый слуга дома старался руководить на дороге жизни.

Языком простым, без украшения.

Польские аристократы никогда не дозволяли приближаться к себе слуге не-шляхтичу. От этого всё, что наполняло панский дом во время обеда, кейфа или кабинетных занятий, составляло нечто однородное по образованности.

1 Коринф. XIII, 1 — 3.

«Te robotę ich (kozacką) posłowi W. Kroi. Mci, który tam na ten czas był, jofeazowali, afegre to znosząc i przegrazarąc, a zgoła i nie barzo szanuiąc Maie-stat W. Kroi. Mci Pana mego Mciwego w osobie iege». (Сеймовая речь Жолковского 25 февраля 1619 года).

Письмо львовского подкомория Александра Требинского к Сигизмунду III начинается словами: «Na tym szańcu Podole teraz stawa, ze ubiuis tutius anisz w swych własnych kątach osiedzieć się moze». (Рукоп. Императ. Публ. Библ. польск. Л. F, № 138, л. 25.)

По духу предков.

В сеймовой речи 1619 года, Жолковский говорил: «Juz ten naród tak się na nas armme, ze nawet kule mieli dzrewniane ołowiem oblane, któreśmy nai-dowali, ba i zabili niemi piechoty W. Kroi. Mci do trzydziestu».

См. т. I, стр. 87.

Имя Жовковсвого происходит от месного русского имени Жовква. Правильнее называть его Жовковский, нежели Жолковский.

Слова в сеймовой речи Жолковского 1618 года: «А wiem, ze przy W. Kroi. Mci anioł Boży, iako to kapłan onegdy wywiódł: iako to serce W. Kroi. Mci w rękach Bożych, miałem zawsze w powinnym poszanowaniu rozkazanie W. Kroi. Mci, i błogosławił mi Pan Bog», — эти слова, столь часто злоупотреблявшие перед венценосцами, в устах Жолковского были догматической правдой. Всего лучше доказывает это его духовное завещание и его письмо к королю перед походом на Цоцору, которого он ни в каком случае не предпринял бы, если б не его слепое повиновение королю, который слушался толпы пустых людей и никогда не соглашался с одиноким мнением Жолковского.

См выше примеч. к стр. 264.

Вот подлинные слова в письме Конашевича-Сагайдачного: О takiego więc prośba nasza, zęby pospołu z nami na sławę i ku przysłudze J. K. M. i Rzplitey przeciw nieprzyiacelowi koronnemu gardłuiący się stawił i nam potrzebnego v J. K. M. domowić się vmiał. Подписали этот акт, вместе с Сагайдачным: Ян Ярич; Нгеог Затыркевич, есаул войсковый Войска Запорожского; Михайло Волович; Тишко Бобель; Станислав Золчовский; Дмитрий Бреславець: loаnnes Бачинский; Ян Костревский; Мартин Плевский; Александр Качковский; Скаван Гайдученко; Лаврентий Пасковский, писарь войсковый; Ильяш Ильницкий. Имена, по-видимому, почти все шляхетские.

Это интересный в том отношении факт, что показывает пустынное состояние Запорожья. Можно ли предполагать там существование церкви, которую историки помещают на Сечи ещё в конце XVI столетия?

Обязательства на будущее время.

Подлинник этого важного документа хранится в публ. познанск. библ. II. Н. аа 12, стр. 330.

По мнению наших прозелитов московского учения о единстве языка, нравов и обычаев на целой половине земного глобуса, не благоприлично писать Кожемяки: они пишут в своих якобы ученых сочинениях Кожевники. Чтобы быть последовательными, надобно бы им начать с переложения на общерусский язык имени города Киева. Кий по-общерусски — палка; следовательно Киев город благоприличнее было бы называть Палкиным городом. О, уния! Долго ли ещё ты будешь унитствовать?

В наше время воображают, что в братскую школу так все и бросились, лишь только её открыли, забывая, что и теперь люди солидного положения норовят поместить своих детей в какой-нибудь лицей, для известного рода обработки, но вовсе не туда, где русский дух, где Русью пахнет. Народность наша, столь богатая между славянскими народностями, уподоблялась евангельскому царю, который, не дозвавшись богачей на уготованный им пир, созвал на него гостей с распутий, откуда каждый поворачивал вправо или влево почти случайно. Именно на таком распутье стояли тогда, не только шляхтичи русские, но и мещане. Это доказывается появлением между ними войта Ходыки, который вздумал было запечатывать в Киеве церкви, уже после смерти Сагайдачного, и подвергся участи Грековича от безнаказанных орудий мещанского отпора — запорожцев. В первое время братская школа наполнялась детьми, которых некому было содержать и которые жили при школе. Это были такие нищуны, каких мы помним с детства по нашим приходским школам. Великие идеи рождались в тёмных вертепах, среди грубой житейской толкотни, и колыбель их качала убогая, часто гонимая и близкая к отчаянию нянька — нужда.

См. в приложениях ко ІІ-му тому письмо князя Острогожского от 31 января 1598 года.

Один из толерантных католиков, добромильский, виснинский и мосцинский староста Щенсный Гербурт, во время так названной московской конфедерации в 1613 году, изложил на бумаге своё воззрение на русский народ (Zdanie о Narodzie Kuskim), в котором, между прочим, говорит:

«Соż wżdy za pożytek ma Król Jegomość z tak wielu kłopotów, które zażył z narodem Ruskim? Ten pożytek ma, że iest nas Sławianskich narodów róż; nych ośmnaście; ci wszyscy kładli swobody swej ratunek na Królach Polskich-ci wszyscy rozumieli, że naród Polski miał ich z ciężkiego Pogańskiego iarzma wyswobodzić; ci wszyscy na każdą potrzebę Króla i narodu Polskiego garła swe gotowi dać hyli. A teraz, iako krzywdę poczęto czynić narodowi Ruskiemu, są nam głównemi nieprzyiaciołami. Teraz wolą na woinie pomrzeć sami, żony dzieci swe pop.alić, iako to w Smoleńsku uczynili, niżli miali do zgody iakiei przyiść z nami krwią swoią». (Подлинник хранится в Вильне, у одного из Гербуртов. Напечатано в «Документах, объясн. Историю Югоз. Края».)

Замечательно, что послами служили полякам почти всегда люди русские. Потому-то Папроцкий, которого так игнорируют польские историки, сказав о мужестве русских воинов, отдаёт предпочтение русским и в посольских делах. Русский человек, по его словам, справится лучше в посольстве, нежели поляк в состоянии приказать ему. (См. т. I. стр. 108, и в примечаниях ко II-му тому оду «Do Polakow»).

См. т. I, стр. 144.

См. там же, стр. 145.

См. там же, стр. 246.

См. т. I. стр. 197.

Напрячь тебе силы души и ума.

Ещё нечего отчаиваться в победе.

Более безопасные, более убедительные советы.

Гриць в этом случае имеет то же значение, что хам, мужик.

Из кобзарской думы.

Пить для украинца значит вовсе не то, что выражается словом хватить. Он запивает поток врождённого красноречия. Скуп он на слово, пока трезв, но, вдохновясь оковитой (aqua vitae), открывает сердце своё приятелю, со всем богатством чувства, и любо ему встретить того человека, с которым где-нибудь пилось и говорилось. Обмен лучшим связывал между собой украинских пьяниц (а тогда кто не был пьяницею?) Они пьянствовали, можно сказать, по-древнегречески, пьянствовали благочестиво. Очаги, вокруг которых пилось и говорилось, были для казаков, по одному этому, предметом привязанности, не говоря о том мистическом значении печи, которое сохранилось в народе от времён дохристианских.

См. т. I, примеч. к стр. 193.

Многие панские фамилии имели по десяти и по пятнадцати староств, в которых народ доводим был до такого убожества, что разбегался в разные стороны, а тысячи домов по городам превращались в сотни. Зло всего больше свирепствовало внутри королевства. На Украине оно парализовалось обширными родовыми имениями, каких в коронных польских провинциях не было.

В Литовской Метрике хранится жалованная грамота Конашевичу-Сагайдачному от Сигизмунда III за то, что он держал казаков в повиновении и не давал им ходить на Чёрное море. Подобную услугу предлагал Сигизмунду III и Наливайко в 1596 году.

Szajnocha, Jadwiga i Jagiełło, изд. 1-e, II, 2.

В три гроша дудек определён у Линде. Грондский определяет дудек так: «constans 6 Nummis Hung». В Виленской и Ковенской губерниях мне случалось на базарах слышать счёт на дудки. У тамошних жидов и простолюдинов дудка значит 6 грошей.

Historia Belli Kosacco-Polonici: «... de instituta tergiversatione, necessitatem imponebat plus sibi solvendi».

Поляки с ужасом рассказывают о подобных поступках со стороны казаков во времена Хмельницкого, забывая, что казаки только повторяли их фанатические подвиги. Вот слова Грондского: «… templa illis vi adimebantur et ad usus Romanae Ecclesiae convertebantur. Ex quibusdam locis corpora Antecessorum, suorum, jam pridem in pulverem redacta, urnis tamen stanneis contenta, ex sepulcris educebantur, et aliorsum deferebantur», Hist. Belli Kos. Pol. 33.

Это пугало и самих магнатов, которые знали, то жолнёры w sercach у oczach iuzkich abominabile et exorsum czynią nomen militare.

См. т. I, стр. 48.

Ни одного историка не остановило в полёте религиозной фантазии полное отсутствие слова казак со стороны православных во всех актах и письменах, предшествовавших Брестской унии и последовавших за ней. Критике исторических источников, и сочинений предстоит у нас трудное дело: она сломает не один плуг, распахивая многовековую залежь умственной лени историков-анекдотистов.

Смотри сборник, напечатанный в Вильне 1585 года в типографии Мапоничей.

См. т. I, стр. 48.

См. в приложениях ко II-му тому письмо князя Острожского от 2 марта 1596 года.

См. т. I. стр. 235.

Так как тогда были ещё в свежей памяти опустошительные подвиги этих защитников православия в православной Московщине, то казакам дано только 300 рублей «лёгкого жалованья», и «светлых царских очей» они не удостоены видеть.

Лучший вариант этой надписи находится под старинным изображением запорожца, хранящимся в варшавской библиотеке графов Красинских. Надпись, напечатанная в І-м томе «Записок о Южной Руси», списана мною с малёванного запорожца, находящегося в собрании местных изображений в доме князя Воронцова, в Мошнах, где я, во время оно, в качестве неизвестного посетителя, нашёл самое радушное гостеприимство у просвещённых людей, управлявших тогда Мошенским имением. Когда я благодарил их за удовлетворение моему любопытству и за содействие в разведывании местной старины, мне отвечали, что они только исполнили наказ благородного владельца.

Соб. посл. Иак. I, 27.

«Volumina Legum» изд. Огрызко, III, 403.

См. выше, стр. 208, примеч. 2.

Июля 7. Королевич выехал в Волощину под Хотин против турецких войск, наступавших для пожрания Польской Короны.

Июля 20. Казак Сагайдачный, который был гетманом запорожских казаков в Московскую войну и потом под Хотином против турецкого императора Османа, отправлял посольство от Запорожского Войска у его королевской милости и отдал двух татарских пленников.

Июля 31. Сагайдачный был отпущен.

На лице Ходкевича сияло такое величие, что Константин(посол турецкий), при первом взгляде на вождя, хотел преклонить пред ним колени, как перед божеством.

Во всех умах была победа, во всех устах крики триумфа… Ходкевич, слабый от нездоровья, но сильный духом, а лицом подобный Марсу, ехал на борзом коне, оживляя войско взором и движением.

Имена этих людей скрыты подлым их происхождением; память отваги осталась примером для грядущих шляхетских поколений.

Например, дворянин, сопровождавший короля в посполитом рушении к месту действия. (Рукоп. Императ. Публ. Библ. польск. Л. F. отд. IV, № 138, л. 4)

См. «Pamiętniki о Koniecpolskich», wydane przez Przyięckiego. Кстати сказать, что покойный Прилэнцкий, в качестве библиотекаря Виляновской библиотеки графов Потоцких и изыскателя исторических материалов, оказал истории бесценные услуги. Это была одна из тех личностей, которые дают современному историку польского былого ясное понятие о бессильной борьбе благородного меньшинства с навалом пороков и беззаконий, погубившим лучшую часть польского общества, точно истребительная лава — просвещённые города у подошвы Везувия. Автор знал его лично и сохранил о нём самые дорогие воспоминания. 

Слова упомянутой выше песни.