История воссоединения Руси. Том 3 - страница 8

В Шкрипте прежде всего выражено желание русской шляхты оставить по себе память своих дел и поступков, [13] в чём она совершенно успела у русских историков; но ни единым словом не упомянуто о принадлежности мещан к составу не только съезда, но даже и православного общества, а они то и понесли на себе последствия панского кокетства с римской курией. Потом высказывается довольно рельефно негодование на то, что митрополит с некоторыми владыками предупредил панскую лигу в соглашении с «панами римской религии», с которыми она не прочь была бы войти в компромисс, если бы почин принадлежал (как и было в начале) ей. Далее лига домогалась низложения этих выскочек, предвосхитивших честь согласования «всех со стороны веры и церемоний розниц между восточной и западной церковью». Вслед за тем соединение церквей, устроенное без её посредства, объявляет она недействительным. Это постановление положено было сообщить для обсуждения всем поветовым сеймикам, а между тем члены православного синода обязывались взаимно за себя и за своих потомков не повиноваться отступникам архиереям и не допускать их властвовать не только в панских маетностях, но и в городах Речи Посполитой; если же отступники решатся на какие-нибудь более настойчивые меры, то всеми силами, не щадя никаких издержек, противодействовать преследованиям, насилиям и нововведениям.

Архивы сберегли для нас и другой, не менее громкий и бесплодный акт, представляющий весьма важный, в известном смысле, исторический документ, именно — постановление, состоявшееся в столице великого княжества Литовского, Вильне, куда, в 1599 году, подогретые протестантами защитники православия съехались, под предводительством того же князя Василия Острожского. В этом акте наши паны ссылались на знаменитую варшавскую конфедерацию 1573 года, торжественно определившую полную веротерпимость в Речи Постолитой. Они объявили: что конфедерация нарушена католиками во всех постановлениях своих; что уже почти нет угла в обширных владениях польских, в котором бы иноверцы не терпели обид, притеснений и насилий; что никто уже не может хвалиться свободой, принадлежащей членам и сынам Речи Посполитой, ни относительно безопасности жизни, ни относительно имущества и благосостояния. Они вопияли: что православные церкви и монастыри большей частью отняты у них с позорным грабительством, с крайним жестокосердием, с неслыханным поруганием не только живых, но и мёртвых; что захват церковных имуществ сопровождался нередко кровавыми приступами и вторжениями; что православное духовенство, за преданность своей религии, подвергается разнообразным преследованиям, разграблению домов, изгнанию из городов, [14] захвату среди вольной для каждого дороги, заключению в темницы, пыткам, утоплениям и всевозможным мукам; что не только мещане, происками римских прелатов, лишаются своих магистратских мест, терпят стеснения в торговле и промыслах, не принимаются в свидетели, но и люди шляхетноурождённые не допускаются до почётных званий и хлеба Речи Посполитой. Они обязывались зa себя и за своих потомков противодействовать стеснению религиозной свободы и захвату церковных имуществ, будет ли то делаться насильственными, или же хитрыми мерами. Они клялись, при всяком подобном случае, спешить на помощь своим единоверцам, как на общественный пожар, и пр. и пр. и пр.

Этот акт отличался от предыдущего тем, что шляхта в нём упоминает о мещанах. Но если б она ограничилась только собственным сословием, то ей не на что было бы жаловаться: её имения были до такой степени неприкосновенны, что когда униатские архиереи просили короля, в 1596 году, чтоб униатских церквей никто не обращал в латинские костёлы, король нашёлся вынужденным отвечать письменно: «в королевских имениях мы это воспретим, но в маетностях шляхетских того учинити не можем». Как бы то ни было, только с этого времени вошло у шляхты в обычай шуметь на сеймах о притеснениях, которым подвергались православные, умышленно смешивая свои претензии с гонениями, которым подвергались только мещане. До нас дошла одна из безымянных и неизвестно где напечатанных брошюр, под именем «Суппликации к светлейшему и ясновельможному Сенату», распространённая между сеймующими панами в 1622 году. В это время Кунцевич находился уже в полном разгаре своей апостольской деятельности. По замечанию одного из папских нунциев, шляхта вообще нуждалась в королевских пожалованиях, потому что родовых имений не хватало для её обихода. Этим объясняется, почему никто не решился объявить в Суппликации имя своё, и самое место издания брошюры не означено. Тем красноречивее говорит она об отчуждённом и беспомощном положении мещан. Это одна из самых многоглаголивых манифестаций русской шляхты в пользу православия, какие только дошли до нас. Ряд подобных писаний начинается соборным посланием к митрополиту Онисифору в 1585 году и непрерывно идет вплоть до Хмельнитчины. Сеймовые диариуши наполнены жалобами православных земских послов и спорами за свободу вероисповедания; но то были не более, как политические агитации людей, домогавшихся этим способом королевских пожалований, по получении которых они делались латинцами.