История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3 - страница 15

– Все это, дорогой граф, не будет вам ничего стоить, а тем временем я подумаю о вас. Мы поговорим завтра. Я никогда не ем у себя. Оставьте меня, потому что я должен работать, и если вы пойдете пройтись, остерегайтесь дурных знакомств, и, в особенности, не говорите никому о ваших делах. Думаю, вы любите игру?

– Я ее проклинаю, потому что она – наполовину причина моего разорения.

– А другая половина?

– Женщины.

– Женщины? Они созданы, чтобы платить вам.

– Дай боже, чтобы я нашел такую. У нас водятся только шлюхи.

– Если вы не деликатны в этом отношении, вам повезет в Париже.

– Что вы имеете в виду под словом «деликатен»? Я не могу быть сутенером.

– Вы правы. Я имею в виду мужчину, который может быть нежен, при условии, что влюблен; который не заставит страдать в своих объятиях и старую развалину.

– Если это так, я не разборчив. Я чувствую, что женщина богатая сочла бы меня влюбленным, даже если бы сочетала в себе все самое отвратительное.

– Браво. Вы добьетесь успеха. Вы пойдете к послу?

– Боже сохрани.

Весь Париж сейчас в трауре. Поднимитесь на второй этаж. Вы найдете там портного. Закажите себе черную одежду и скажите ему от моего имени, что хотите ее к завтрашнему утру. Прощайте.

Возвратившись в полночь, я нашел у себя сундучок со всей моей корреспонденцией и любимые миниатюры. Всю жизнь я пользовался табакерками с вделанными в них миниатюрными портретами.

На другой день я увиделся с Тирета, одетым в черное.

– Вот видите, – сказал я ему, – как все быстро делается в Париже?

В этот момент мне объявили о приходе аббата де ла Коста. Я не вспомнил это имя, но тем не менее пригласил его войти. Я увидел того же аббата, что встретил у аббата де Лавиль. Я попросил у него прощения за то, что за недостатком времени не нанес ему визит. Он поздравил меня с успехом моей лотереи. Он сказал о том, что узнал, что я распределил билетов более чем на две тысячи экю в отеле «Кельн».

Да, я там имею всегда в карман от восьми до десяти тысяч франков.

– Я там также беру на тысячу экю.

– Пожалуйста. В моем бюро вы сможете выбирать номера.

– Мне это неважно. Не дадите ли мне сами такие, как есть.

– Охотно. Вот. Выбирайте.

Выбрав несколько, он попросил у меня письменный прибор, чтобы написать расписку.

– Никаких расписок, – сказал я, смеясь и забирая свои билеты, я даю их только за наличные.

– Я принесу их вам завтра.

– И вы получите завтра билеты: они зарегистрированы в бюро и я не могу поступить иначе.

– Дайте мне те, что не зарегистрированы.

– Я этого не делаю, так как, если они выиграют, я должен буду заплатить из собственного кармана.

– Я полагаю, вы можете пойти на риск.

– Я так не думаю.

Он заговорил затем с Тирета по-итальянски и предложил ему представить его м-м де Ламбертини, вдове папского племянника. Я сказал, что тоже пойду, и мы отправились туда.

Мы сошли у ее дверей на улице Кристины. Я увидел женщину, которой, несмотря на ее моложавый возраст, я дал бы сорок лет: худая, с черными глазами, живая, ошеломляющая, смешливая, такая, наконец, что может породить каприз. Я разговорил ее и нашел, что она не вдова и не племянница папы; Она была из Модены и настоящая авантюристка. Я видел, что Тирета ею заинтересовался. Она хотела пригласить нас обедать, но мы уклонились. Один Тирета остался. Я высадил аббата на набережной Ферай и пошел обедать к Кальзабижи.

После обеда он принял меня тет-а-тет и сказал, что г-н дю Верней сказал ему известить меня, что он не разрешает мне распределять билеты за свой счет.

– Он принимает меня за дурака или за жулика. Я пожалуюсь г-ну де Булонь.

– Вы сделаете ошибку, потому что известить не означает обиду.

– Вы сами меня обижаете, высказывая такое мнение. Но я не стану дожидаться второго такого рода высказывания.

Он меня успокоил и уговорил пойти вместе с ним поговорить с г-ном де Верней. Бравый старик увидел, что я в гневе, попросил у меня прощения и сказал, что так называемый аббат де ла Кост сказал ему, что я допускаю такую вольность. Я больше ни разу не видел этого аббата, того самого, который три года спустя был приговорен к галерам, где и окончил свои дни, за то, что продавал в Париже билеты лотереи Треву, которой не существовало.