Итальянская новелла. XXI век. Начало - страница 21

стр.

Назови главное произведение Боярдо.

Молчание. В глазах учительницы растерянность.

Как это понимать, Варварини? Тебе тоже нечего сказать?

Гаспара Стампа с мучительным видом продолжала молчать.

Ну, Варварини, — взорвалась учительница, — ты мне объяснишь, что происходит? Чего ты хочешь?

В этот раз молчание было совсем непродолжительным, хватило короткой паузы — как раз, чтобы набрать воздуха, и из Гаспары Стампы вырвался стремительный хрип:

Стать рыцарем, — ответила она.

Класс разразился долгим, бурным, единодушным хохотом.

Хотя учительница захлопнула журнал и подала нам знак вернуться на место, я остался и разглядывал Гаспару Стампу по ту сторону кафедры: голова втянута в плечи, руки неестественно выгнулись. Я долго ловил ее взгляд, но она на меня ни разу не посмотрела, она ни отвергла, ни приняла наш молчаливый сговор, наше соглашение.

Меня поразило то, что все эти дни она меня изучала, слушала и усваивала мои фразы, что пришла ко мне на помощь, обратив ответ у доски в фарс.

Мне хотелось с ней поговорить, но в который раз проблема была именно в словах.

В пятницу 6 июня 1986 года был последний день занятий. Уже назавтра все оставались дома, кто-то уезжал на море, кто-то собирался курсировать на автобусе между Палермо и пляжем в Монделло.

Учителя тоже не проявляли усердия — стояли в голубых рубашках с короткими рукавами, облокотившись на кафедру в залитых солнцем классах, и говорили о лете и о море. На перемене я, сосредоточенно бродя между партами, не знал, по обыкновению, чем заняться. Вернее знал, но оттягивал эту минуту до конца учебного года. И когда все мои одноклассники вышли, я подошел к парте Гаспары Стампы, и открыл тетрадь с черной обложкой, украшенной красным солнцем.

Я медленно ее перелистывал. Упражнения, домашние задания, классные работы, монотонный почерк, десятки слов, в каждом из которых отпечатались конвульсии той, что их писала. Я листал тетрадку, и у меня дрожали, зудели пальцы, они то горели, то немели, как будто моей рукой овладевал некий всесильный вирус. Я было собирался закрыть тетрадь, когда заметил в конце ее, на внутренней стороне обложки, колонку имен. Я перегнул тетрадь.

Имена в колонке были нашими, имена одноклассников, с первого до последнего, абсолютно все.

При виде букв, которыми они были написаны, у меня поползли мурашки по спине, а руки похолодели и перестали слушаться.

То были не аккуратные и педантичные кружочки и квадратики, а почерк каждого, наши росписи со всеми их особенностями, будто каждый из нас сам расписался в тетради Гаспары Стампы.

На самом деле если бы кто-нибудь расписывался, я бы знал. К тому же, случись подобное, я бы запомнил, как в конце списка, под всеми остальными поставил и свое имя. Ведь оно стояло там, мое имя, росчерком небесно-голубых чернил, тонкое, словно жилка на лбу новорожденного.

Заглавное, пузатое «Д», низенькое «ж» с полупрозрачной перемычкой, узкое «о», «р», похожее на «о», снова заглавное «Д» с вытянутой книзу заостренной петелькой, снова «и», сломанное, потому что ручка в этот момент отрывалась от бумаги и взлетала, еще одно «о», овальное, с наклоном.

Затем, через небольшой промежуток, заглавное «В», — одно полукружие сплюснуто, другое кренилось вправо; «а» сразу же теряло ножку и выглядело висячей дыркой в воздухе, «с» — словно ребро, словно клюв, и вновь «а», не буква, а призрак гласной буквы, гипотеза, предчувствие, ибо взрослые не ставят подпись ровно, не соблюдают строку, она соскальзывает как одеяние, взрослые смело обращаются со словами, без оглядки на правописание (ибо они знают, что подпись будет элегантной и в то же время небрежной, стремительной и хищной, подпись-коготь, который цепляет и рвет).

Перемена заканчивалась, еще немного — и все вернутся в класс, в том числе Гаспара Стампа на коляске, толкаемой кем-то из ребят.

Я стал искать глазами на уровне «В» ее подпись, но не находил. Класс постепенно заполнялся, за спиной скрип коляски слышался все отчетливей, я отступил на шаг, прикинувшись, что гляжу в окно. Напоследок вновь пробежал список сверху донизу. На уровне «С», выведенное буквами, сплетенными, казалось, из жженых волос, я прочитал: Гаспара Стампа.