Итальянская новелла. XXI век. Начало - страница 3

Страдания, порожденные социальной несправедливостью, стали движущим механизмом произведений Элены Меарини, что выводит ее за рамки определенного направления. Ее опыт актрисы и драматурга реализуется, среди прочих мест, и в тюрьмах, где она устраивает театральные постановки и организует литературные лаборатории. В этом взаимопроникновении искусства и жизни, слова и плоти, в этой жизненной силе, растрачиваемой во все стороны, на все 360 градусов, ее удивительное творческое могущество. Неслучайно название одного из ее романов — «360 градусов гнева».

В заключение следует сказать, что авторы, произведения которых собраны в антологии, представляют многие, не похожие друг на друга течения современной итальянской литературы, что уподобляет эту книгу зеркалу, в котором отражается Италия, всегда отличавшаяся многогранным разнообразием в области языка, и культуры в целом. Каждый автор показывает нам свою Италию через призму литературы.

Перевод Антона Чернова

Когда она увидела его впервые, он показался ей невероятно забавным. Его друг был слепым, настоящим слепым, а он был одет в костюм собаки. Ей пришлось пройти мимо них. Они стояли прямо у входа в метро.

— Прошу тебя, подай что-нибудь. Он так беден, что даже собаку купить не может.

Он указывал на своего слепого хозяина, а когда рядом не было прохожих, о чем-то говорил с ним вполголоса, горячо и увлеченно.

Три месяца спустя они были на том же месте. Дэни уже хорошо освоил профессию собаки. Он переводил слепого через дорогу, сторожил деньги и, пока они ждали милостыни от кого-то из прохожих, о чем-нибудь болтал с хозяином. И еще у них был небольшой радиоприемник, который они настраивали на трансляции футбольных матчей.

Каждый раз, когда она проходила мимо, пес отвешивал ей шутовской поклон, а слепой лишь поднимал голову, как будто хотел отчетливее слышать звук ее шагов. Дэни больше не просил ее «Подай что-нибудь, пожалуйста». Она не давала и никогда не дала бы ему ничего. И теперь он только вставал на задние лапы и приветствовал ее церемонным поклоном.

Проходя мимо в пятницу вечером, она увидела, что пес стоит один. Он встал на задние лапы, но на этот раз не поклонился ей. Она спешила, у них с мужем были планы на вечер.

— Извините, — сказал ей пес.

Она испугалась: этого пса и его странного одиночества, и всей этой истории, в которой уже сквозило что-то безнадежное и зловещее. И когда он снова обратился к ней — «Я надолго не задержу вас», — это просто взбесило ее. Ей было до того мерзко, что она ускорила шаг. А потом вдруг резко остановилась и, нервно глядя по сторонам, стала искать глазами полицейского, постового, кого-нибудь, чтобы закричать, что этот вонючий пес пристает к ней. Чтобы его выкинули отсюда ко всем чертям. Но ни одного полицейского рядом не было. Она быстро вошла в метро и вечером за ужином не чувствовала ничего, кроме отвращения.

В понедельник она увидела его на том же месте. Он не сказал ей ни слова и не поклонился. В пятницу он снова был там. Стоял, как обычно, неподвижный и молчаливый. Когда кто-нибудь бросал ему монету, он кивал в ответ, и только. Все это раздражало. Она открыла кошелек и бросила ему два евро со всем презрением, на которое была способна. Он не поднял. Она посмотрела на него с вызовом. Пес встал и ушел, оставив на тротуаре монету в два евро. Она оглянулась. Все делали вид, что не смотрят на нее, но она была уверена, что стала объектом злорадного любопытства.

Подобрать монеты, оставленные нищим, она, конечно, не могла.

В следующий понедельник он снова был там, но милостыню не просил. Одетый, как в пальто, в костюм собаки, он сидел у входа в метро в смешной позе: облокотившись спиной о стену и выставив напоказ обмякшее и полинявшее брюхо своего костюма. И это, наверное, показалось бы непристойным, если бы не его занятие: он внимательно читал книгу, как будто рядом никого не было. Огрызком карандаша он что-то подчеркивал и делал какие-то заметки на полях. Миски, унаследованной от слепого, не было. Не было ничего, во что можно было бы бросать деньги, и монет рядом с ним на асфальте тоже не было. Только пустая шерстяная шапка лежала на тротуаре.