Иван Болотников. Книга 2 - страница 23
— Где царь и его латынянка? Сказывай, сучьи дети! — грубо прогудел лохматый, с рваными ноздрями, верзила.
— Мы не знаем, где царь. Как видите, здесь его нет. Царица же еще ночью уехала к своему отцу Юрию Мнишку, — ответила гофмейстерина.
— Врешь, стерва! Знаешь! — рявкнул все тот же детина, — А ну, робя, хватай женок!
— Хватай! — отозвалась толпа. — Ляхи наших баб не жалели. Силь латынянок!
Молодые фрейлины «были донага ограблены; их поволокли, каждый в свою сторону, как добычу, словно волки овец». Не тронули лишь старую гофмейстерину.
Мало погодя на женскую половину явились бояре…
— Буде непотребничать, ерыжники! Буде! — загремел высокий, дородный Василий Голицын.
Толпу едва уняли. Вынырнувшую Из-под юбки царицу и фрейлин увели в дальние покои.
— Православные, царь сыскался! Стрельцы от Житного двора несут! — заслышались выкрики.
Стрельцы доставили Самозванца к Красному крыльцу.
— Бей христопродавца! Бей Вора! — завопили колодники и люди Шуйского.
Стрельцы тесно обступили царя, ощетинились бердышами и ручными пищалями.
— Осади! То не Вор, а истинный государь. Осади!
Но толпа упрямо лезла на стрельцов; те пальнули из пищалей, человек пять-шесть лихих рухнули замертво. Толпа — вспять.
Бояре замешкались, глянули на Василия Шуйского.
«Все дело спортят, неслухи!» — подумал князь и бесстрашно спустился с Красного крыльца.
— Кого под защиту взяли, служилые? Еретика Гришку Отрепьева!
Стрельцы уперлись — в три дубины не проймешь. Народ увещевают:
— Осади! Не кинем царя-батюшку.
Долго препирались, ни из хомута, ни в хомут. Но тут Шуйского мыслишка-хитринка осенила, пустил ее в толпу, а та закричала:
— Православные, стрельцы еретику продались! Айда зорить стрелецкие дворы!
Служилые заколебались: народ в ярь вошел, возьмет да и порушит Стрелецкую слободу. Отступно молвили:
— Ладно, выдадим вам государя.
К Лжедмитрию ступил Василий Шуйский.
— Господь не захотел, чтоб подлый еретик терзал Московию. Власть твоя кончилась, Расстрига!
Григорий Отрепьев понял, что пришел его смертный час. Опираясь на рогатый посох и поглядывая на Шуйского, он поднялся.
— Пощадил я тебя, Васька, да напрасно. Жаль, не смахнул башку твою злокорыстную. Ну да и тебе, прохиндею, не царствовать.
К Самозванцу подскочил Григорий Валуев.
— Да что с ним толковать. Благословим польского свистуна!
Выстрелил в Отрепьева из пистоля.
Отрепьева и Басманова раздели донага, обвязали веревками, волоком потащили из Кремля на Красную площадь и бросили в грязь посреди торговых рядов. (Год назад на этом самом месте Самозванец хотел обезглавить Шуйского).
На площадь сбежались тысячи москвитян. Теснота, давка!
Шуйский приказал:
— Киньте Расстригу на прилавок. Петька же Басманов пущай на земле валяется.
Многие из посадчан царя оплакивали. Шуйский аж позеленел от злости. Молвил в Боярской думе:
— Чернь о Гришке скорбит. Надо выбить из нее эту дурь. Подвергнем Расстригу торговой казни.
Бояре согласно закивали бородами. К телу Самозванца явился палач и принялся стегать его кнутом. Подле стояли бояре и приговаривали:
— То подлый вор и богохульник Гришка Отрепьев! То гнусный Самозванец!..
Из дворца доставили безобразную «харю» (маску) и бросили ее на вспоротый живот Отрепьева. В рот сунули дудку.
— Глянь, народ православный! — восседая на коне, кричал Василий Шуйский. — Еретик и чародей Гришка заместо иконы поклонялся оной харе, кою держал у себя в спальне. Тьфу, поганец!
20 мая Шуйский велел убрать Самозванца с Красной площади. Труп привязали к лошади и поволокли к Божьему дому, что за Серпуховскими воротами. Басманова зарыли у храма Николы Мокрого.
А вскоре пошли толки о чудесных и странных видениях: на небесах сражались по ночам огненные полчища, являлись по два месяца; неслыханные бури сносили башни, купола и кресты с церквей; у людей, лошадей и собак рождались уроды; над могилой Самозванца летали в лунные ночи ангелы…
Народ баял:
— Никак и в самом деле истинного царя убили.
— Шуйский посад обманом взял. Литва-де царя бьет, спасайте государя! А сам его ж и порешил.
— И вовсе не порешил. Немчина убили. Царь же в Речь Посполитую от изменников ускакал.