Иван Бровкин на целине - страница 14
Ночь. Горят мощные фары трактора.
В кабине за рулём — Бровкин. У него от усталости слипаются глаза. Он смотрит влево, и мы видим, как рядом с ним, в неудобной позе, раскинув длинные руки и запрокинув назад голову, спит тракторист Юрис Скроделе.
Серый, похожий на жемчуг рассвет в степи.
Тракторист на ходу гасит фары. Неподалеку, у края полосы, стоит мотоцикл Бровкина.
За рулём — Серёжа Гавриков. Глаза у него усталые, и он поёт истошным голосом: «Ой, степи, степи Оренбургские… Степи красивые, степи широкие…». Чувствуется, что у этой песни нет мелодии, и слова её случайные, и поёт Гавриков только для того, чтобы не заснуть.
Рядом с ним, в кабине, как подкошенный свалился Бровкин. И несмотря на то, что его ноги оказались выше туловища, а голова свесилась набок, он спит сладким, безмятежным сном.
По узкой степной дороге меж вспаханной равнины несётся «ГАЗ-69» Барабанова. За рулём — шофёр. Барабанов, сидя рядом с шофёром, уронив голову на спинку сидения, спит.
Шофёр останавливает машину на перекрёстке дорог.
Барабанов сразу просыпается.
— Где мы?
— Поедем домой, Сергей Владимирович, — умоляюще просит шофёр.
— Нет… налево… к Бровкину… — говорит Барабанов и снова закрывает глаза.
И, несмотря на то, что машина повернула влево и уже стремительно несётся вперёд, шофёр продолжает ворчать:
— Нельзя же так, отдохнуть-то малость надо…
Барабанов, не отвечая, открывает глаза и оглядывает кругом степь. Нигде, до самого горизонта, не видно ни клочка невспаханной земли.
— Ага! — радостно восклицает Барабанов, хлопнув по плечу шофёра. — Молодец Бровкин… Здорово? А?
— Здорово, Сергей Владимирович, — улыбается шофёр и продолжает: — Отдохнули бы немного. Поедемте домой, — и он оборачивается к Барабанову.
Но Барабанов уже успел заснуть крепким сном.
Сделав крутой поворот, машина мчится обратно.
Нигде, до самого горизонта, не видно невспаханного клочка земли — вся равнина чёрным-черна.
А небо… чистое небо, как будто из светло-голубого стекла. И на горизонте восходит солнце…
А вся степь — черная, жирная, лоснящаяся, — вспаханная от края до края, блестит пластами гладко срезанной земли.
И только в одном месте, как на островке, среди этого чёрного моря вспаханной земли стоят неподвижные тракторы седьмой бригады.
Перед ними, на разостланной жёлтой соломе, лицом кверху, широко раскинув руки, развалились трактористы седьмой бригады. Они спят… спят богатырским сном… Они отдыхают после тяжёлого труда… Отдыхают и тракторы, эти запыленные, облепленные землёй машины, которые трудились долго, много и упорно.
В небе слышны утренние трели жаворонков… Нигде не увидишь столько жаворонков, сколько в Оренбургских степях… И кажется, нигде они так звонко не поют, как здесь…
В степи появляются два человека, направляющиеся к тракторам. Они идут медленно, молча. Это — Барабанов и Бровкин.
Они подходят к спящим трактористам, смотрят на них. Иван устало улыбается.
— Ничего, пусть отдыхают, — шепчет Барабанов и, обняв за плечи Бровкина, усталыми и удовлетворенными глазами человека, который после долгой борьбы закончил трудное дело, оглядывается по сторонам — и всюду перед его взором вспаханная степь…
…Сначала черная земля зелёнеет, словно покрывается мхом, потом всё выше и выше поднимается молодая светло-зелёная пшеница.
И вот вся степь, насколько видит человеческий глаз, одевается в зелёный наряд.
У Коротеева накрыт стол к обеду.
Входит Тимофей Кондратьевич, вытирая полотенцем руки.
Елизавета Никитична вносит дымящуюся кастрюлю с супом и зовёт:
— Любаша! Обедать!
— Сейчас, мама! — слышится голос Любаши.
В окно заглядывает улыбающаяся Евдокия Макаровна.
— Здравствуйте, хозяева!
— Здравствуй, — буркнул в ответ Тимофей Кондратьевич, бросая полотенце. Он косо поглядывает на Евдокию, ожидая от неё каких-нибудь новых козней.
— У меня к тебе дело, председатель.
— По делам я принимаю в правлении, а сейчас, как видишь, обедаю… Приходи через час в правление. — И он усаживается за стол.
— Пообедаешь с нами, Евдокия? — почему-то заискивающе говорит Елизавета Никитична.
— Спасибо, я уже отобедала, — и Евдокия Макаровна входит в комнату.