Иван Бровкин на целине - страница 8

— Для этого и приехали, — отвечает Иван.

— Ага, — равнодушно говорит директор. — Ну, что ж, будем работать… Дел у нас много. Земли тоже много. Людей тоже много… но многие не засиживаются… уезжают обратно…

Он встаёт и, медленно прохаживаясь взад и вперёд по комнате, обращается к Ване и его товарищам:

— А вы как? Скоро удирать будете?

— Всё зависит от того, как вы нас примете, — в тон ему отвечает Бровкин.

— А меня кто принимал, — задетый за живое, спрашивает директор, — когда я сюда приехал, в дикую степь Оренбургскую? Кто меня встречал с оркестром, товарищ?.. Как ваша фамилия?

— Бровкин… Иван Бровкин.

— Вот так… товарищ Бровкин!..

— Нас тоже с оркестром не встречали, — как бы вскользь замечает Ваня.

— Извините, дорогой, — с ехидцей говорит Барабанов, — музыканты у нас сейчас пашут… Время-то какое? А? К нам ежедневно приезжают десятки людей и, если мы каждого будем встречать с оркестром, кто же будет поднимать зябь? А?.. Какая у вас специальность? — вдруг деловым тоном спрашивает он.

— Мы артиллеристы, — отвечает Ваня, указывая на себя и Абаева. — Можем работать шофёрами, трактористами, механиками…

— Хо-ро-шо! — протяжно говорит директор. — А вы? — обращается он к остальным.

— Я буфетчица… по торговой части, — говорит Полина.

— Тоже хо-ро-шо! — отвечает директор. — Хотя по этой части у нас перебор.

— А они, — указывает Ваня на Николая и Верочку, — они пока… — и Бровкин неопределенно пожал плечами.

— Тоже неплохо… По этой части у нас тоже немало, — отвечает директор. — Ну, что ж, познакомимся! — И он протягивает всем руку. — Барабанов, Сергей Владимирович.

Пожимая руку Ване, он многозначительно подмигивает.

— Тоже артиллерист. Бывший, конечно.

— Небось дивизией командовали, товарищ Барабанов? — уже расхрабрился Ваня.

— Не совсем дивизией, но вроде — я больше по политчасти, — отвечает Сергей Владимирович. — Ну, что ж, добро пожаловать! — закончил он и широко распростёр руки…

Иван Бровкин сидит за рулём трактора.

Снова расстилается безграничная вспаханная степь, чёрная, как вороново крыло. А слева — целина… целина… ещё не тронутая плугом целина.

Абаев, голый по пояс, наставляет аппарат «ФЭД», собираясь кого-то фотографировать.

Молодой врач совхоза Ирина, приложив ухо к груди Бровкина, выслушивает его; зная, что её снимают, — она улыбается. Улыбается и Иван, выпятив вперёд грудь.

Абаев щёлкнул аппаратом.

— У вас сердце, как у всех влюблённых, — обращается Ирина к Ивану. — С таким сердцем можно двести лет прожить.

— А вот с моим и ста не проживёшь! — ударяя себя в грудь, жалуется Абаев, глядя на Ирину влюблёнными глазами. — Вот это вам, Ирина Николаевна, — продолжает он, разворачивая перед Ириной толстую пачку фотографий, где она изображена и во время прогулки, и на работе, и грустной, и смеющейся, — словом, целую фотогаллерею.

И снова слышится жалостливый голос Абаева:

— А вы говорите: двести лет жить. Дай бог, как-нибудь до ста дотянуть…

— Вы неисправимы, Мухтар, — смеётся Ирина.

— Зачем мне исправляться, Ирина Николаевна? Я и не собираюсь… Я любить хочу…

— Ну, довольно шутить, — уже серьёзно говорит Ирина и передаёт Абаеву резиновую трубку спирометра (аппарат для проверки объёма легких).

Абаев выдувает, и на шкале вода поднимается до уровня 3600 кубических сантиметров.

— Молодец! — говорит Ирина, записывая данные в карточку.

Иван берёт резиновую трубку и начинает выдувать воздух. Вода поднимается до 3000… 3500… 4000… Наконец, она пробивает крышку и вырывается наружу. Удивлённая Ирина, широко раскрыв глаза, спрашивает:

— Вы что? Это на самом деле или вы что-то подстроили?

— Как можно подстроить, — улыбается Иван, будто для него это плёвое дело и он может выдуть куда больше.

— Так и есть, никакого мошенничества, — вмешивается в разговор Абаев. — Вздыхает целыми днями о Любаше, вот и лёгкие от тоски раздулись… Правда, иногда он может и смошенничать.

— Да что ты! — Ваня недоумённо пожимает плечами.

— Вот, например, обратите внимание, — продолжает Абаев и, взяв трубку, начинает выдувать. На шкале сначала 3000, потом 4000, затем вода выливается наружу…

Ирина хохочет.

— Ну, дорогие мои больные, не мешайте мне работать, уходите-ка отсюда.