Ивы растут у воды - страница 12

Но сейчас у него возникло желание увидеть отца, снова помериться с ним силами, но миролюбиво. Чувство противостояния, наверное, стало менее острым, как и презрение к частному человеку, и соревнование с публичным человеком. Он думал об этом по пути туда и обратно, направляясь к психоаналитику, прогуливаясь по Трастевере, идя по солнечным и тенистым старинным улочкам, мимо площадок, где играли в мяч подростки, мимо пенсионеров, которые спокойно прохаживались перед решеткой Ботанического сада, мимо котов, которые, свернувшись калачиком, принимали солнечные ванны на порогах богатых домов. Он снова представлял себе страдающую мать и слышал ее слова, умоляющие и угрожающие одновременно: «Никогда не будь похож на своего отца». Матери, настаивающей по телефону, чтобы он пришел, наконец, навестить их, он пообещал: «В воскресенье, приду в воскресенье».

Он вышел из телефонной будки. В воздухе пахло весной. Мяч подкатился ему под ноги, он с силой ударил по нему в направлении группы подростков на другом конце площадки. «Отец тоже был футболистом», — подумал он без обиды сравнения, почти с симпатией.

В воскресенье, когда он вновь увидел отца, тот неподвижно лежал на больничной кровати, седые волосы и желтое лицо выделялись на белой подушке. Отец открыл глаза, но уже не колючие и пронизывающие, а спокойные. «Знай, что я всегда уважал тебя», — сказал он. Потом после паузы, изменившимся голосом, вновь ставшим твердым, как обычно: «Похороните меня в землю, не сжигайте. Без священника. Я хочу вернуться в землю, самому стать землей, удобрением».

На мониторе пробегали ритмичными волнами кривые линии пульсации. Вдруг они вытянулись в одну прямую, длинную и плоскую линию, непрерывный вой сирены заполнил комнату, прибежали врачи и стали выталкивать его прочь.

Уважение. На карту в их игре была поставлена не любовь, а уважение. Ожесточенный вызов, иногда дикий и злобный, всегда противопоставлявший их друг другу, относился к вопросу ценностей, а также к вопросу ценности личности одного и другого; следовательно, дело было не в чувствах, а в смысле, который каждый из них придавал жизни, в образе действий, избранном каждым. И отец показал ему, как может жить мужчина, без подлости, без ненужных утешений и иллюзий. Он действовал и боролся в одиночку, без всякого Бога рядом, колеблясь между депрессией перед ничто и гордостью прожить жизнь под собственной маркой, утвердить собственные ценности. Почему бы не быть на него похожим?

В доме матери он рассматривал фотографии, на которых отец играл в футбол, служил офицером, бумаги с записями на печатной машинке о жизни крестьян и антифашистской борьбе, заметки к незаконченной справке для Института Истории Сопротивления Каподистрии. Он попытался привести в порядок бумаги. На похороны из Югославии приехало два грузовых автомобиля с истрийскими и словенскими партизанами, они ехали всю ночь в тесном фургоне, с красными флагами, с повязанными на шее красными платками, местами прожженными, как бывает у старых крестьян. Присутствовал также политрук бригады, которой командовал отец. Ему он и отправил неоконченную справку-доклад, приложив найденные заметки.

На полках он нашел множество исторических книг о Сопротивлении; в книгах он с изумлением обнаружил неоднократно подчеркнутую ручкой фамилию отца, в них излагались факты и события, в которых он был главным действующим лицом. В них он нашел подтверждение происшествий, о которых слышал еще ребенком. Он снова стал рассматривать фотографии тощего парня с худым напряженным лицом и сияющими глазами. На него нахлынули другие воспоминания, его переполняли впечатления, вызванные прошлым.

Психоаналитик слушал его, молчал, спрашивал. Когда он начал приводить в порядок свои воспоминания об отце и записывать их в тетрадь, психоаналитик уговорил его продолжать. На тетради он написал название: «ВОСПОМИНАНИЯ ОБ ОТЦЕ».

В первый раз я увидел отца в конце длинного коридора. Мать, вскрикнув, побежала по коридору, а я бежал за ней, ошеломленный, не понимая, что происходит. В коридоре царил полумрак. В проеме открытой двери на свету стоял незнакомец. Он приподнял меня вверх, к потолку, и переступил порог комнаты как победитель, держа меня в руках. Мне было чуть больше четырех лет, только что закончилась война.