Из Еврейской Поэзии XX Века - страница 2
К цветам не выпитым шмели…
Но дуновенье ветерка
Коснулось вновь земного лона,
И всё от солнца до цветка
Внимает песне удивленно.
И с ней, немолкнущей, слились,
Затрепетав в ожившем мире,
Простор полей, леса и высь,
Что стали вдруг светлей и шире.
И с песней жизни разделя
Размах безудержной свободы,
Звенят лучи, поет земля,
И ветры водят хороводы.
И я бегу, догнать спеша
Лавиной льющиеся звуки,
И к ним протягиваю руки,
И одурманена душа
Безумством радости! Играй
В лазури, скрипка золотая!
И счастье, в сердце нарастая,
Готово хлынуть через край!
1911, Киев
«Сестра, мне вдруг стеснило грудь…»
Сестра, мне вдруг стеснило грудь,
Не в силах горечи унять я,
Как-будто смерть нам застит путь,
Раскинув черные объятья;
Как-будто, сердце леденя,
Подстерегает дух лукавый
И за какой-то грех меня
Терзает с тайною забавой.
Он зазывает, пряча смех,
Чтоб угодил в силки к нему я,
И там когтил бы сердце «грех»
И пил по капле кровь немую.
Сестра, я верю — твой ответ
Поможет радость уберечь нам, —
Греха, скажи мне правду, нет
В блаженстве столь недолговечном.
1911 (?)
«И будет амбар твой без двери и крыши…»
И будет амбар твой без двери и крыши,
От дома останется кучка золы,
И зернышка там, где ломились столы,
Не выищут мыши.
Рассыпешься легче трухлявого пня,
Истлеешь, как платье, побитое молью,
За то, что кичился, народ мой казня
Неслыханною болью;
За дверь, что жестоко ты запер, когда
Ребенок, спасаясь, протягивал руки,
За то, что смеялся над голосом муки,
Над мукой стыда.
Твой дух испарится, как сырость от ветра,
И медленно сила твоя изойдет,
И сгинешь, отброшен, как выжатый плод.
И будет народ мой
Тебя провожать в молчаливой печали,
Как прежде — подобных тебе,
И бремя влача, что с твоим не сравнится,
Идти и идти.
Весна 1915
«Окутала ночь меня темным крылом…»
Окутала ночь меня темным крылом,
Опять о покое напомнив былом…
…И кажется, кто-то, затерянный в поле,
Взывает, молитвенно руки воздев:
«Мой Бог, снизойди к человеческой боли,
Будь милостив к тем, кто изведал Твой гнев.
Для всадника, что пробирается чащей,
Как прежде, окошко зажги на пути;
Немому местечку надежно светящий
Хотя бы один огонек возврати.
А те, кто оружье держа наготове,
Во мраке столкнулись теперь как враги,
Не шепчут ли втайне: „Мой Бог, помоги
Вернуться домой!.. Неповинен я в крови…“
Когда не осталось и зернышка впрок,
И гибнут местечки без хлеба, должно ли
Сегодня стоять невозделанным поле
В кольце загороженных страхом дорог?..»
Весна 1915
Видение
Теперь приди, возлюбленная!
Видишь,
Слова пророка поднимают их
Из ям и топей.
Из нищенских могил
На склонах гор и в сумрачных долинах
С хвалой и песней воинство встает.
И кто в слезах засеял поле смерти —
Ликуя, возвращается теперь
Для новой жатвы… Вот они идут,
Стремительны, как юные олени,
Как легионы ангелов, светлы.
И гордый дух
Ведет их молчаливые полки,
И гром орудий их сопровождает.
Лазурная невеста, обрати
Лицо навстречу лучезарным братьям.
И тело скорбное омой
Познаньем и прощеньем в море жизни,
Которая попрала смертью смерть
И вновь сверкающую чашу
Проносит сквозь огонь и кровь.
В предназначении высоком
Отныне ты едина с песней будь,
Что низвергается потоком,
Как водопад с небес.
1917–1918
«В поздний час, тревоге вторя…»
В поздний час, тревоге вторя,
Перед взором предстает
Чернота ночного моря,
Бури яростный налет.
Там, в кипящей круговерти
Вижу скопище голов —
Черный ящик тащат черти,
Адский празднуя улов.
А из ящика, истошен,
Крик простерся над волной,
Будто мир в пучину брошен
С грузом горести земной.
Вот проглочен, как могилой,
Вот возник из глубины
Ящик тот, и с прежней силой
Вопли скорбные слышны.
И, кипя в порыве диком,
Стонут пенные столбы,
Заглушаемые криком
Человеческой мольбы…
1918, Весна
«В осеннюю ночь за потоком дождя…»
В осеннюю ночь за потоком дождя —
Ни звездочки, лишь водяная завеса.
И вскрики возницы, во тьму уходя,
Стихают в безмолвии топкого леса.
Мой Боже, прости в эту пору меня
За блеск разожженного мною огня,
Веселость с которой поленья запели,
За это гляденье без смысла и цели…
Когда же усилится вой сквозняка,
А угли подернет налетом белёсым —
И в сердце мое погрузится тоска,
Подобно увязнувшим в топи колёсам…
Осень 1918, Киев
Из цикла «Суббота»