Из Еврейской Поэзии XX Века - страница 3
Блюме Яхнис
И уже утихает Самбатьон-река…
И степной горизонт золотят облака,
И, подобное зыблющейся пелене,
Темно-синее море в закатном огне.
Наклонился олень к лучезарной реке.
Чудный город мерещится мне вдалеке,
И мечтающий взор отвести не могу
От страны золотистой на том берегу…
1918, Киев
В темную ночь
Когда чернотой мои мысли объяты,
И я растворен в непроглядности мглы,
Я слышу вдали штормовые раскаты —
Дробятся валы.
Мне видится битва в кипении моря,
Летящие гребни теней —
Там черные всадники мчатся, пришпоря
Гигантский коней.
Несутся, сшибаясь, ряды исполинов —
С грядою — гряда.
Кто в беге промедлил, оружье не вскинув, —
Уже никогда
Его не нацелит. И в месиве битвы,
В сплетении тел и копыт —
Метущийся ропот проклятья-молитвы,
И ярость кипит…
Когда я во мраке, мне видится поле,
Где властвует смертная мгла,
И чудится стон человеческой боли,
Застывшие в корчах тела.
1918, Киев
«Со мною будь…»
Со мною будь,
Мечтой единственною будь,
Томящей далью всех осуществлений,
Неизъяснимостью метущихся стремлений.
Ты утомленное тоской
Мне сердце ясной песней тела
Сейчас наполнила — такой
В закатной алости покой
На поле битвы опустелом.
Где битва смертная прошла,
Теперь в безмолвии печали,
Подобьем черного орла
К закату сумерки припали,
И хищный клюв
В его багровость окунув,
Пьют кровь простертой дали…
Но и с тобой,
И в тихой близости с тобой
Не успокоиться мятущимся стремленьям,
Душе, охваченной неведомым томленьем.
1918, Киев
«В стране людской печали…»
В стране людской печали
Что в ответ
Скажу тому, кто изнемог от бед,
Кто пеплом гасит боль страданий?
Перед тем
Язык мой нем…
И гнев смиряя свой,
Я с непокрытой головой,
Нагим и нищим
В пустыню устремлюсь. И станет мне жилищем
Обитель ветра и песка,
Палящий небосвод заменит крышу.
И к людям не вернусь до той поры, пока
Я слово избавленья не услышу.
1919, Киев
Печаль
В светлейшей из моих улыбок
И в самом дружественном взгляде
Скрывается печаль, подобно вору.
Но, не таясь теперь,
В распахнутую дверь
Она ко мне вошла, как званый гость к застолью.
В ней боль ребенка, изгнанного прочь,
Когда отец проводит в блуде ночь.
Она спешит за мной по одиноким тропам,
Чтоб сердцем завладеть,
Как сумрак в зимний день — безмолвными полями.
Я нисхожу под кров
Страданий вековых, что на весах миров,
Не знаю, существует ли?.. Я вижу
Глаза простертых жертв, и древняя печаль
Врывается ко мне, как ветер в полночь,
Сказать:
«Ты обречен оплакивать себя,
Умом и сердцем в двух мирах скорбя,
И тихою овцой, прибившейся к ночлегу,
Войдет однажды смерть, чтобы уснуть с тобой…»
И больно мне за дни, что будут смертным мраком
Похищены, они встают, подобно знакам
На вековом пути, и горестно за мир,
С молитвой на устах идущий на закланье…
И я, припав к колоннам бытия
И веры, говорю:
«Я — жалкий человек, затерянный в полях,
Пронзенный скорбью и с неверьем в сердце —
Чего ж я жду?..»
1919, киев
Давид Гофштейн
1889–1952
«Еще глядится меркнущий закат…»
Еще глядится меркнущий закат
В чердачное окно.
Последний листопад.
Я, замерев, стою как бы на страже,
И взор мой дожидается, когда же
Украдкой поторопится опять
Земное притяженье
С влажной ветки
Еще один поблекший лист сорвать.
1909
В лесу
Полдневным солнцем взор мой утомлен.
Подобен лес лучистому виденью.
Я прохожу сквозь блеск его колонн,
Ложусь на тень и укрываюсь тенью.
Я уменьшаюсь. Братья муравьи
Неугомонным подняты набатом.
Из двери в дверь, по выступам и скатам
Стремится ток их дружной толчеи.
А этот отделился от ватаги.
Шутя я преградил малютке путь,
А он не соглашается свернуть,
И дорог мне напор его отваги.
И вновь я запрокидываю взгляд
К высокому слепящему проему.
Теперь в толпе деревьев меньший брат,
Я радуюсь их трепетному дому…
1912
Пушкину
Мы ночевали на казачьих постах.
А. С. Пушкин
И потому здесь боль моя легка мне,
И грусть моя мне часто дорога —
Его дыханье помнят эти камни,
Касалась этих троп его нога…
И с юности в полях моих скитаний
Целил меня его свободный дух,
И свет его покоя не потух
Средь рабских мук и тяжких испытаний.
Как прежде он, покинул я поля.
К лучам вершин и сумрачным долинам
И я вошел рабом и властелином,
С ним полноту восторга разделя.
1912
«О время, о пространство, о число!..»
О время, о пространство, о число!