Из индийской корзины - страница 27
стало вполне очевидно, что сколько-нибудь достоверно и точно определить время, место и условия возникновения «Бхагавад-гиты» (как, впрочем, и многих других древне индийских текстов) практически невозможно и, следовательно, невозможны (или слишком ненадежны) любые интерпретации, которые пытались бы опираться на подобные опоры»[18]. Именно поэтому герменевтические проблемы в связи с «Бхагавад-гитой», безусловно, стали возникать практически одновременно со становлением «Песни», происшедшим между серединой I тысячелетия до н. э. и серединой I тысячелетия н. э. А возникновение проблем сопровождалось созданием комментариев, пытающихся эти проблемы разрешить.
Каждый из комментариев оказывался окрашенным региональной и философско-религиозной принадлежностью автора и выражал его понимание сути сакрального текста, а фактически служил средством презентации собственных взглядов. Известно около 50 различных комментариев, созданных индийскими мыслителями с IX по XIX в. Наиболее ранний из дошедших комментариев принадлежит выдающемуся индийскому философу Шанкаре (VIII–IX вв.). Среди прочих великих комментаторов — Абхинавагупта (X–XI вв.), Рамануджа (XI–XII вв.) и Мадхва (XIII в.). Неужели юбилейная годовщина каждого из созданных ими комментариев становилась объектом пристального внимания почтенных членов индийской Литературной академии и отмечалась годом всенародного празднования? Неужели печальная дата, связанная с уходом из жизни каждого из них, объявлялась всеиндийским мероприятием? Нет, подобной чести удостоились только «Днянешвари» и Днянешвар. Трудно соразмерить превосходства и достоинства того или иного комментария, и вряд ли Шанкара и Аб-хинавагупта уступают Днянешвару в философской изысканности и глубине, а Рамануджа и Мадхва — в стройности и убедительности изложения. Причина кроется в другом: впервые в истории религиозно-философской мысли Индии комментарий к сакральному тексту был составлен не на санскрите — нормативном языке науки и ритуала, ставшем мертвым, вероятно, уже к началу I тысячелетия н. э. и бытовавшем среди узкой прослойки брахманов (сословия жрецов и ученых), а на живом языке — старом маратхи (в современной Индии маратхи является родным языком около 95 млн. индийцев, населяющих Махараштру).
Уже в пьесах великого индийского драматурга V в. н. э. Калидасы на санскрите изъясняются только «высокие» персонажи — цари, министры и служители культа; все же прочие действующие лица в зависимости от социально-иерархического положения прибегают к различным пракритам, буквально «неочищенным», в отличие от рафинированного санскрита, разговорным языкам. К такому же «неочищенному» языку осмелился обратиться и Днянешвар, с одной стороны, не сомневавшийся в богатстве и выразительной силе маратхи, а с другой — отказом от санскрита обеспечивший доступ простонародью к священному тексту. По своему значению это событие сопоставимо с аналогами периода европейской Реформации, а фигура брахмана Днянешвара вызывает в памяти Яна Гуса, пытавшегося использовать чешский язык вместо латыни во время богослужений, и Мартина Дютера, переведшего Библию на немецкий язык. Превышающий более чем в 10 раз по размеру (9 тыс. строф!) комментируемое произведение, «Светоч истинной веры», который сам автор определил как «поэтическую презентацию дхармы», т. е. основного закона миропорядка и мироустройства, стал прецедентом и в результате языковой доступности приобрел невероятную популярность в регионе, а следовательно, непререкаемое влияние.
Автор этого прецедента, Днянешвар, был, безусловно, необычной и незаурядной личностью, и такими же необычными (во всяком случае в дошедшей до наших дней версии) были его жизнь, уход из жизни и последовавшая за этим жизнь.
Некий брахман Виттхалпант, испытывая неприятие мирской суеты, оставил свою жену Ракхумаи и отправился в священный город Бенарес, где был посвящен в санъяси (отрешенный от жизни и семейных радостей праведник). Собственно говоря, подобный поворот событий не стал бы чем-то исключительным в индийском контексте, если бы Витгхалпант выполнил