Из какого копытца напиться - страница 20

— Баба Аня! А почему телята…

На столе лежала большая горка разноцветной черешни. В глиняном горшочке было еще много колбасы, а на месте бабы Ани сидел усатый мужчина и смотрел в окно.

— Вы не хотите покурить? — спросила тетя Зита мужчину.

— Не курю.

— Ну тогда придется тебе одеваться там, Кира, — сказала тетя Зита с ударением на «тогда» и «там».

Мужчина и после этого не вышел. Я взяла платье с сетчатой полочки и стала думать о бабе Ане. Как же она могла так вот встать и уйти? В этом была какая-то несправедливость. Было грустно, что я ее никогда не увижу, как не увижу больше того маленького мальчика в трамвае, который все время спрашивал у папы: «Почему?..» А мне было не все равно, как встретит ее внучка Люба. Простит ли покупку кофты? Обрадуется Люба ее приезду или обиженная баба Аня уйдет в свой огород?..

— Что у тебя за привычка замирать в бездействии?

Мама взяла у меня из рук платье и положила тренировочный костюм.

— Я уже чай заказала тебе, мы раньше пили. Умыться надо.

— А бабушка давно ушла?

— Бабка-то? Часа три прошло. Чудная, хотела тебя будить, а я не дала.

— Ну почему? Почему не разбудили? Ее звать Анна Даниловна, а не бабка.

— Кира! Смени тон и иди умываться. Направо ближе.

Проводница принесла четыре стакана чаю.

— Если можно, сейчас заплатите, я запуталась…

— Мы просили один, — сказала мама.

— Если я всем буду по одному носить, когда вам вздумается… Ресторан открыт, вы спрашивали.

Мама положила на столик мелочь.

— Тут за три.

Мужчина с черными усищами все так же смотрел в окно. Платить он не собирался, и мама, пожав плечами, добавила из кошелька монетку.

Телят за окном больше не было. Мужчина отодвинул сахар и стал пить чай большими глотками, не глядя на нас. Мама придвинула ко мне горшок с колбасой. У нас никто не был жадным в семье, но, по-моему, мама поступила правильно: нельзя поощрять наглецов. Так всегда считал Сережа.

Тетя Зита даже развеселилась от такой наглости:

— Может, еще хотите?

И пододвинула свой чай к нему.

Мужчина посмотрел на стакан, кивнул и опять стал пить большими глотками.

Тетя Зита достала из-под подушки сумочку, вынула записную книжку, ручку, что-то записала и показала маме. Я тоже прочитала: «Этот тип странный. В ресторан идти не стоит. Как бы мы не остались без вещей».

Я стала наблюдать за мужчиной. Нас он просто не замечал. В окно он смотрел странно: не следил за опять появившимися телятами, а смотрел куда-то далеко-далеко, в одну точку. А если отворачивался от окна, то смотрел или на стол, или на мамину верхнюю полку, хотя там на подушке лежала только книга. Я взяла книгу, но мужчина все равно смотрел туда. «Чем-то ему нравится подушка, — подумала я и вспомнила: — У мамы тоже сумочка под подушкой лежит».

Мы сидели молча напротив мужчины и смотрели в окно.

Шел дождь. Поля, поля с разными всходами и привязанные к колышкам телята, как и раньше, по двое, друг против друга, разделенные дорогой. Песок на дороге был рыжий, почти такого же цвета, как и телята.

— Мам, а почему жилья нет, а телята пасутся? Для волков их тут привязывают, что ли?

Мужчина вдруг оглядел нас, будто впервые заметил, но тут же снова стал глядеть на подушку. «Может, он не вор, а просто сумасшедший? Зачем вору при нас так пристально глядеть на сумочку?»

— Ну так что там про телят? — спросила тетя Зита. — Действительно, бросили их здесь…

— Почти вдоль любых дорог, — стала рассказывать мама, — идет довольно большая, вернее, широкая полоса травы между дорогой и полями.

Как правило, такая полоса пропадает, ее не косят.

Кто-то умный наконец придумал: привязывать там телят. Выпускают весной, а забирают уже здоровых, откормленных бычков осенью.

— Так они же траву за день съедят, сколько привязь позволит? — усомнилась тетя Зита.

— Дослушайте. Несколько раз в день мимо них проезжает специальная машина: выпил теленок воду — ему подольют, съел траву — его колышек передвигают.

— А почему они ровно по два у дороги? — спросила я.

— Проще выйти из машины сразу к двум телятам и обслужить их, чем возле каждого останавливаться.

— Интересно: здесь деревья раньше росли? Сколько едем — и ни одного деревца, — спросила я.